В Москве по понятным причинам нет императорских резиденций. Правда, Екатерина II выкупила имение Кантемиров и повелела построить здесь дворцовый комплекс не хуже, чем в пригородах Петербурга.
Для этой цели она наняла талантливого русского архитектора Василия Баженова. Но внезапно, когда уже основные работы были выполнены, Екатерина отстранила его от работ, приказав разрушить то, что строилось уже 10 лет.
Основной версией опалы Баженова и разрушения дворца так и остается масонство архитектора, предполагаемая нелюбовь императрицы к собственному сыну (который тоже был знатным масоном) и боязнь заговоров. Формально же все выглядело, как недовольство и каприз властной женщины: «будуары тесны, лестницы узки», все снести и пригласить другого архитектора — тоже русского, к тому же ученика и друга Баженова.
Не зря Царицыно называют «архитектурным справочником масонской символики». Сам декор, цифры, эмблемы на стенах и окнах — до сих пор не все разгадано в баженовской архитектурной тайнописи. Но масонство тогда было вполне законно, и причины крайне необычного поступка Екатерины до конца никому не понятны.
Матвей Казаков заново отстроил дворцовый комплекс. Но тут умерла Екатерина. Император Павел категорически отказался продолжать строительство. И больше никто из Романовых не занимался проблемами Царицыно.
Здесь тот редкий для Москвы случай, когда разрушала не чья-то целенаправленная злая воля, а некое стечение обстоятельств и время.
Но Царицыно-то оставалось, и оно зажило своей жизнью. Жизнью постепенного ветшания и «философического» настроя нарождающейся русской интеллигенции.
Этот дворцово-парковый комплекс, в принципе, так и оставался «долгостроем» с XVIII века. Не случайно интеллигенция воспринимала Царицыно как некий символ, свой «Колизей», пример чисто русского соединения грандиозного размаха с полной бестолковостью. Романовы здесь не появлялись, все приходило в запустение. Большой дворец пресса называла катафалком или «замком Черномора».
Народ приезжал сюда не только гулять, но и настраиваться на «философический» лад. Как у русского писателя-славянофила Киреевского в новелле «Царицынская ночь», когда начали с тишины и пейзажа и закончили «сердечным разговором о назначении человека и будущем России».
Молчали курганы древних вятичей, спокойны были каскады рукотворных прудов, часть из которых — Борисовские — были созданы еще при Годунове. (Это несколько лет назад они взбунтовались и прорвались в московское метро.)
На холме возвышалась церковь, построенная фаворитом царевны Софьи, она устояла во всех передрягах последующих веков, хоть и была закрыта. И среди паркового великолепия тихо разрушались когда-то роскошные дворцы в псевдоготическом стиле. Даже разобрать эти дворцы на кирпичи было для казны непосильной финансовой задачей.
А москвичи любили здесь гулять, да и дачами начали отстраиваться по соседству. Глядя на разруху дворцов, они тоже проникались мыслями с оттенком романтической грусти о символизме развалин, о русском характере, о «смысле бытия». Это зафиксировано в дневниках и меланхолических письмах многих знаменитых дачников. И сами развалины стали ценностью в культурном коде московской интеллигенции XIX века. Именно как руины — со всеми своими смыслами и символикой.
Анна Васильевна любила сидеть дома,…; но иногда, совершенно неожиданно, проявлялось в ней непреодолимое желание чего-нибудь необыкновенного… Кто-то упомянул при ней о красотах Царицына, и Анна Васильевна внезапно объявила, что она послезавтра намерена ехать в Царицыно…
Солнце уже высоко стояло на безоблачной лазури, когда экипажи подкатили к развалинам Царицынского замка, мрачным и грозным даже в полдень. (И. Тургенев, «Накануне».)Реклама
А потом Царицыно превратилось в рабочий поселок Ленино — так же быстро, как когда-то Черная Грязь превратилась в Царицыно. А через «положенные» 70 лет Ленино «вернулось» опять в Царицыно.
Руины облюбовали сначала хиппи, потом толкиенисты, затем неоязычники со своим капищем, а также любители всякой «аномальности». А в парке, как всегда, гуляли обычные жители.
Всего лишь несколько лет назад весь этот комплекс восстал из руин — и это, безусловно, хорошо, как бы ни относиться к самой эпической, помпезной и баснословной по затратам реставрации, да и к тому, что «наследником Золотого века Екатерины» стал тогдашний мэр Лужков («чтоб царственнее было»).
Так Москва попрощалась с любимыми развалинами и обрела не просто музейный комплекс, но и новый символ. Вот вам Золотой век, расцвет империи и мудрость правителей. Все, как хотела Екатерина, если бы… Если бы не отвергла проект Баженова или если бы успела увидеть работу Казакова. И, наверное, еще множество неизвестных нам «если бы», но ведь вы же хотите в Золотой век? Ну-ка быстро и четко отвечайте — ведь хотите?
И, кстати, запрос-то этот в коллективном бессознательном есть. Есть запрос и тоска по Золотому веку русской истории.
Как бы там ни было, восстановили — и хорошо. Не знаю, навевает ли нынешнее Царицыно на многочисленных посетителей «соответствующие философические» мысли. Все-таки и парк очень ухожен, и дворцы сверкают. Но вот те выставки, которые экспонируются внутри, какие-то чувства навевают, конечно. Я только об одной (но именно там и не разрешают фотографировать).
Их последняя рождественская елка… Экспозиция посвящена всем Романовым, хотя упор делается на последних.
Екатерина и ее мужчины, мундиры и шпаги Александров, Павла и Николаев, одежда и посуда, предмет быта, украшения, оружие, иконы из домовой церкви, личные дневники.
Филигранный почерк Екатерины и довольно нервный — у Николая II и его жены.
Игрушки детей последнего императора, домашний кукольный театр. Рождественская елка тоже вся в елочных игрушках — их последняя в жизни рождественская елка. Рисунки детей с надписями для родителей (по-русски). Тетрадка по математике царевича Алексея — «деление в столбик», без ошибок, но оценка только 4+ из-за небрежности.
Любительские семейные фотографии, расписание уроков — дети росли в строгости, или учились, или рукодельничали, или музицировали, или читали. Из развлечений — зимой санки, летом — плавание и теннис. Быт с учетом положения — весьма скромный. У девочек — ограниченное количество платьев, вещи даже чинились, никакой пошлой роскоши ни в чем не чувствуется.
И видно, как в этой семье любили друг друга. Просто любили…
Монархическими настроениями я никогда не страдала. Но чувство оторопи от самой лютой смерти, которая только могла выпасть этой семье — оно остается, не покидает. Выставка домашнего быта последних Романовых, последних лет их жизни навевает грустные мысли, и грусть эта — не светлая.
Но в Царицыно съездить, конечно, стоит — и летом, и зимой.