У Степана Дмитриевича Нечаева (1792−1860) было и одно, и другое. И еще третье: изрядное богатство, прибавлявшее ему независимости. Отцу — предводителю дворянства Данковского уезда — он был обязан не только обширными земельными угодьями на Рязанщине и в Тульской губернии, но и прекрасным домашним образованием.
Юноша без проблем поступил в Московский университет, в 19 лет начал работать в Коллегии иностранных дел и вскоре стал переводчиком в канцелярии рижского военного губернатора. С началом Отечественной войны 1812 года Нечаев занимался созданием народного ополчения во Владимире и Арзамасе. Воевать ему не позволяла больная с детства нога, не сгибавшаяся в колене, однако она не мешала ему подражать в своих стихах гусару и поэту Денису Давыдову.
После войны Нечаев вышел в отставку и уехал в свое Сторожевое — имение на Куликовом поле. Но через несколько лет в нем опять проснулся интерес к службе и общественной деятельности. Получив в 1817 году назначение директором училищ Тульской губернии, он с головой окунулся в эту работу. При Нечаеве в губернии появились сеть уездных и приходских училищ, школы для крестьян, ланкастерские школы взаимного обучения. Всего шесть лет проработал Нечаев в Туле, но многое успел сделать.
Вокруг 25-летнего энтузиаста народного образования сложился кружок близких по духу людей. Они занимались научными изысканиями: Нечаева по праву называют первым исследователем места исторической Куликовской битвы 1380 года, пытались возродить театр в Туле и выпускать местную газету, издавали книги и пробовали силы в литературе. Сам Нечаев публиковал стихи и заметки в столицах, его имя обрело литературную известность.
Он вступил в Общество истории и древностей российских, Общество любителей российской словесности, масонскую ложу и «Союз благоденствия». Нечаев печатался в прогрессивных газетах и журналах, водил знакомство с декабристами Рылеевым и Кюхельбекером, Бестужевым-Марлинским и Глинкой. Расширению круга общения способствовал переход Степана Дмитриевича чиновником по особым поручениям при московском генерал-губернаторе.
После восстания декабристов жандармам стало известно о принадлежности Нечаева к «Союзу благоденствия», хотя арестованные его имя на допросах не называли. Но когда в 1826 году от служащих по ведомству народного просвещения брали подписки об их непричастности к тайным обществам, тульский учитель Альбицкий признался: «Сим объявляю о кратковременной прикосновенности моей к Союзу благоденствия, в который вступил членом в начале 1819 года по предложению Нечаева».
Немедленно допросить Степана Дмитриевича жандармам не удалось — оказалось, он откомандирован в пермскую глухомань для помощи графу Строганову, который по высочайшему повелению разбирался там с волнениями работных людей. Направленный в Тулу агент выяснил, что Нечаев вроде бы вел с местным почтмейстером разговор о вступлении в тайную организацию, но «ничего более узнать не мог». Учрежденный в Пермской губернии тайный надзор за подозреваемым веских улик тоже не добыл.
Есть версия, что от сыщиков Нечаева прикрыл Строганов, заинтересованный в умном и деятельном помощнике. Да и сам Нечаев умел конспирироваться: даже про его встречу с бывшим ссыльным, декабристом Пущиным, которая состоялась много лет спустя после восстания на Сенатской площади, стало известно лишь к концу века.
«Есть люди, которые имеют редкую способность забывать вверенные им тайны из одного опасения — открыть их не у места», — говаривал Степан Дмитриевич.
В 36 лет Нечаев женился на дочери известного промышленника Сергея Мальцева. Брак сделал его еще богаче и упрочил положение в обществе. С подачи дяди жены — тогдашнего обер-прокурора Синода — Степан Дмитриевич перешел в этот государственный орган, являвшийся одним из высших в России.
Ему поручили надзирать за перестройкой зданий Синода и Сената. Лазать по строительным лесам Нечаеву мешала больная нога, однако он мало считался с этим, проявляя обычную свою добросовестность. Посмотреть на ход работ нередко наведывался Николай I. Ему лично Нечаев докладывал о состоянии дел и, видимо, понравился самодержцу, если тот согласился с последующим назначением Степана Дмитриевича в обер-прокуроры.
«Лицо, стоявшее во главе такого учреждения, уже могло ставить себя на одну линию с министрами и помышлять о личном докладе у государя», — отмечал писатель Николай Лесков.
Человек прогрессивных взглядов, искренне — но без фанатизма — верующий, Степан Дмитриевич был принят иерархами Синода с неудовольствием. Одним из первых шагов Нечаева на этом посту стало смещение иркутского архиепископа Иринея, от самодурства которого страдали священники и паства. Обер-прокурор также заменил управляющего комиссией духовных училищ — за многолетнее равнодушие к делу.
Нечаев не стеснялся править и отменять постановления Синода, которые считал несправедливыми, открыто высказывался против тотальной жандармской слежки и решительно боролся с невежеством в духовной среде. По словам одного из профессоров Петербургской духовной академии, Нечаев «не выказывал того благоговейного раболепства перед высшими духовными сановниками, какое замечалось в его предшественнике», и самолично экзаменовал студентов, «предлагая вопросы… особенно по истории».
Такой обер-прокурор «синоидальных персон», конечно, не устраивал. В этом плане показателен случай, рассказанный одним знакомым Нечаева. Как-то Степан Дмитриевич с друзьями посетил семинарию, которой в свое время граф Потемкин подарил орган:
«Нашли семинариста, умеющего играть на органе. Наслаждение необычной музыкой настолько увлекло всех присутствующих, что они, выстроившись парами, начали танцевать. В то самое время, как глава Синода посреди семинарской залы, прихрамывая, под звуки органа увлеченно выделывал па французской кадрили, дверь отворилась, и на пороге появился ректор семинарии. Он сначала остолбенел, увидев танцующих, потом, всплеснув руками, воскликнул: „О Господи, какое безобразие! Какой неистовый соблазн!“ И пустился бежать, чтобы не видеть греховного „разврата“. Нечаев только смеялся».
В Синоде начались интриги, направленные на смещение обер-прокурора. Но обвинить его в упущениях по службе было невозможно. Поэтому, рассказывал Лесков, Синод подал Николаю I прошение, в котором говорилось, что обер-прокурор — человек обширных государственных способностей, для него тесен круг деятельности в Синоде и «Синод всеподданнейше просит дать обер-прокурору другое назначение». В итоге Нечаева отправили в московский департамент сената.
…Один из нечаевских афоризмов звучит так: «История добродетельного человека есть лучший ему панегирик». Правильность этого высказывания Степан Дмитриевич подтвердил всей своей жизнью.
Что еще почитать по теме?
Страницы российской истории. Как Анастасия Пущина (Рылеева) выполнила дочерний долг перед казнённым отцом-бунтовщиком?
Как связаны Калифорния и Сенатская площадь? Памяти декабристов посвящается
За какие басни попал в опалу Денис Давыдов?