Самыми популярными нашими писателями были Редьярд Киплинг, Стивенсон, Стенли, Жюль Верн, Фенимор Купер. Но самым любимым, с зачитанным до дыр романом «Приключения Робинзона Крузо», был Даниель Дефо. Главный персонаж произведения матрос Селькирк представал перед нашим воображением едва ли не самым популярным героем. По доброму десятку раз ходили мы на просмотр одноимённого фильма. Ходили не потому, что не знали, чем кончится его островная эпопея, а потому, что нам, как и ему, ещё и ещё раз хотелось увидеть всплывающие из-за океанического горизонта белые паруса. Хотя и одичал матрос основательно за четыре года вынужденного остракизма, покрылся шерстью — не сдался, пришло спасение, наступил Happy end.
В нашем представлении робинзонада непременно ассоциировалась с тропиками, райским климатом, не требующим даже ношения одежды, изобилием продуктов и охотничьих промыслов. Даже в голову не могло прийти, что в подобной, но совершенно несоизмеримой по жестокости ситуации человек мог бы оказаться в морях северных. И если Селькирк на протяжении четырех лет смог не то что просто выжить, но и основательно прижиться и даже, объединив аборигенов, организовать фермерское хозяйство, то только благодаря тому, что оказался на острове, расположенном на экваторе.
Однако выжить в одиночку хотя бы на протяжении одной ночи (зимы), да ещё где-либо на Шпицбергене, земле Франца Иосифа или о. Врангеля — вариант для него был бы абсолютно исключённым. А возможно ли было таковое в составе группы? Возможно, но маловероятно. А были ли на этот предмет прецеденты? Да, история покорения Арктики полна подобных примеров. Такое случалось, и неоднократно: кто-то покидал мир, став жертвами случайностей, другие — по обстоятельствам беспечного отношения к миру холодного безмолвия, и наконец те, кто посвятил себя беззаветному служению науке.
Вот лишь один из дошедших до нашего времени примеров, где небольшая группа промысловиков-поморов в борьбе с жестокой стихией не только смогла сохранить силу духа, но и выйти из шестилетнего ледового плена победителями. На сюжет этой сверхнеобычной робинзонады в 50-х годах был поставлен фильм «Море студёное».
В 1713 году мезенский купец Еремей Окладников снарядил промысловое судно на Грумант, так в те времена русские поморы называли Шпицберген. На девятый день плавания судно, в силу разыгравшегося шторма и резкой перемены направления ветра, вместо запланированного западного было прибито к восточному побережью архипелага и намертво зажато льдами, рискуя оказаться раздавленным. Надежды на спасение ждать было неоткуда. Единственный тактический вариант — срочная эвакуация команды на берег. Но чтобы определиться с зимовкой, надо было найти хотя бы мало-мальски надёжное место для укрытия от непогоды.
На поиски во главе со штурманом Алексеем Химковым была откомандирована группа из четырёх человек. С собой для облегчения тяжести и в расчёте на быстрое возвращение взяли самый необходимый груз: ружьё с 12-ю патронами, топор, котелок, 12 фунтов муки, трут, огниво, нож и соответствующий запас табака.
Деревянная сторожка, некогда построенная такими же мезенскими поморами и вполне пригодная для зимовки, найдена была без особого труда. Воспрянули духом охотники и в надежде перезимовать на берегу хотя бы одну зиму, даже не переночевав, поспешили возвратиться на судно.
Увы, обманутыми оказались надежды вопиющих в пустыне. Не был услышан богом их глас. Во время недолговременного, не более суток, их пребывания на берегу судно разыгравшимся отжимным штормом было унесено в море и погибло. Никто не может сказать, раздавило его льдом или оно просто утонуло. Оставшиеся на берегу люди были последними, кто его видел, кто всего сутки назад ставил на нем рангоут, натягивал и брал на рифы паруса, стоял у штурвала. Непредсказуема судьба мореходов…
Сколько времени доведётся пленникам острова провести в мире этого лютого белого безмолвия — никому не было известно, хотя каждый из них осознавал, что шансов на выживание в таких условиях и при таких средствах жизнеобеспечения у них было исчезающе мало, практически на нуле.
Однако, как говорится, голод и холод — не тётка, заставят крутиться. Началась жестокая и неопределённо долгая борьба за жизнь: использовались самые крайние возможности, даже если они были не больше чем соломинкой для утопающего. Конечно же, двенадцать патронов для ружья — это далеко не спасение, но для них они сейчас стоили самой жизни. Именно они вселяли в сознание хотя бы и малую, но всё-таки надежду на первых и самых трудных порах не погибнуть. На острове в большом количестве водились дикие, причём совершенно не пуганные человеком олени, а пленники слыли не последнего пошиба охотниками. Попадись им на глаза зверь — промаху не даст ни один. Главное было сейчас — не упасть духом, прижиться, адаптироваться к сверхэкстремальным условиям.
И потянулись дни за днями, сказать точнее, сезоны, девять месяцев из которых приходились на зиму, три — на всё остальное: весну, лето, осень. Именно темнотой полярной ночи, стужей, жестокими ветрами, метелями усугублялись тяготы пребывания на необитаемом острове. Возникла проблема с дровами. Заранее их никто не удосужился заготовить. Прибрежный же плавник, который был по большей части сырым, не успевал просыхать за короткое лето, да и собирать его зачастую приходилось в условиях дождей, метелей, темноты, на что уходило множество сил и энергии.
Не меньшую проблему составляла добыча питания. Каждый из 12-ти сохранившихся патронов использовали строжайшим образом, применяя их только тогда, когда была полная уверенность в поражении цели. Худо-бедно, но запас продуктов на зимовку был обеспечен. Олени здесь подпускали к себе едва ли не вплотную, и потому каждый выстрел приносил трофей.
Однако, как бы бережно не относились к патронам, они вскоре были израсходованы и аборигенам волей-неволей пришлось все имеющиеся в их распоряжении металлические предметы, кроме котла и топора, переделывать в средства охоты: остроги, луки, рогатины. Сложно было пользоваться такими примитивными средствами, но постепенно умение совершенствовалось. И справившись с задачей питания и отопления, можно было почти со спокойной душой ждать прихода весны, солнца, дня, надежды на спасение.
Увы, беда не приходит в одиночку: не успели груманланы толком обжиться, устроить обиход, как в двери постучала напасть не менее опасная, чем голод — цинга. У людей, несмотря на наличие достаточного количества питания, начали кровоточить дёсны, вываливаться зубы, донимать невесть откуда взявшаяся слабость. Надо было принимать срочные меры. И здесь, в условиях полного отсутствия какой бы то ни было медицинской помощи, люди, не потеряв рассудка, обратились к испытанному жизненному опыту своих предков. Мясо, которого у них теперь было в достатке, они стали употреблять в сыром виде. Трудно было привыкнуть, но жизнь заставила. Помимо того использовался небогатый в этих местах подножный корм — трава, и тоже в сыром виде. И болезнь отступила. Только один из пяти, напрочь отказавшийся от такой необычной диеты, вскоре скончался.
Нужда, необходимость заставила пленников острова решить и проблему одежды: всего того, что уже через год пришло в полную негодность, истрепалось, сгнило. На счастье, из случайно найденной на берегу доски от погибшего где-то судна или баркаса были извлечены гвозди, которые, как и следовало ожидать, были переделаны в иголки. И дело пошло. Используя шкуры зверей, уже в самое ближайшее время были изготовлены кухлянки, шапки, мокасины.
Проходило время, один за другим чередовались годы, менялись сезоны, и уже почти с потерянной надеждой на спасение люди всё реже и реже стали взирать на горизонт. Прошло шесть лет мучений, лишений, страданий. Дома ушедших в море промысловиков уже давно считали погибшими.
И вот, о чудо! После 75 месяцев арктического плена на горизонте всплыл белый парус. Чтобы не упустить последнюю надежду на спасение, груманланы развели огромный костёр. К великому счастью и в божественное спасение, сигнал был замечен. Спасение пришло! Прибывший корабль принадлежал мореходу и исследователю Шпицбергена Амосу Корнилову.
Так окончилась полярная одиссея, по сравнению с которой робинзонада Селькирка выглядит не более чем детской забавой.