Ну, например, в первой серии. На одну из железнодорожных станций, где-то на полпути между Псковом и Петроградом, прибывает комиссар Амелин, чтобы остановить самовольно оставивший позиции 38-й гренадёрский полк и сагитировать его вступить в Красную Армию. И практически первое, что ему приходится сделать (помимо стычки с идеологическим противником всякой власти, от которой идёт одно принуждение — матросом-анархистом революционного Балтийского флота Володей Кольцовым) — это остановить самосуд.
Солдаты решили заставить поклониться поручика Кутасова «народу». Тот, боевой офицер, не желает этого делать перед неорганизованной массой, оголившей фронт и открывшей врагу дорогу вглубь станы. Но у его бывших подчинённых есть «железные» аргументы. И поручика ставят к стенке. В буквальном смысле этого слова. И мастер своего дела, пулемётчик-белорус Карпушонок, снарядив верный «Максим» лентой, начинает пристрелку. Выше головы. Снова выше, но уже значительно ближе к голове поручика. Вот уже сбитая пулемётной очередью фуражка слетает с офицера… Но тут подбежавший к месту самосуда комиссар с силой бьёт ногой по стволу пулемёта и… Становится врагом всего полка: «Да кто ты такой, что идёшь против воли народа?!»
Или эпизод, когда солдат-эстонец Уно Паартс («Трупка, лошать и шену не оттам никаму!») учит комиссара, как надо агитировать за вступление в Красную Армию: «Ты скажи, что в Красной Армии всем солдатам выдают австрийские ботинки. Это та-акая вещь… Им сносу не будет!»
А трагический финал дилогии? Когда год спустя, нанося ложный, отвлекающий удар, гибнет весь батальон Беспощадного Пролетарского полка, в который превратился 38-й гренадёрский, в полном составе (и не за австрийские ботинки!) вступивший в Красную Армию в феврале 18-го. И с ним — все те герои, с которыми зритель практически сроднился по первой серии: и Карпушонок, и Уно Паартс, и бывший анархист, ставший командиром бронепоезда, Володя Кольцов. Все они, успев переправить тяжелораненого Амелина в тыл, гибнут, но дивизия, которой командует Кутасов, наносит удар в другом месте и рвёт фронт белых…
Разве это можно забыть? Тем более, когда играют такие актёры! Станислав Любшин (комиссар Амелин), Сергей Никоненко (матрос-анархист, командир бронепоезда Кольцов), Вячеслав Шалевич (Кутасов).
А какую зажигательную строевую поют герои этого фильма и в первой, и во второй серии:
Пой, забавляйся, приятель Филибер,
Здесь, в Алжире, словно в снах,
Тёмные люди, похожи на химер,
В ярких фесках и чалмах.
В дымном трактире невольно загрустишь
Над письмом любимой той.
Сердце забьётся, и вспомнишь ты Париж,
И напев страны родной:
В путь, в путь, кончен день забав, в поход пора.
Целься в грудь, маленький зуав, кричи «ура»!
Много дней веря в чудеса — Сюзанна ждёт.
У ней синие глаза и алый рот.
Такая песня — о солнечном Алжире, в занесённой снегами России, о Париже, до которого идти да идти — не должна забываться. Вот я её и запомнил.
Но почему-то всё это время мне казалось, что автор этой песни, герой которой — солдат колониальных войск, его соотечественник. Француз. Кому у нас в России интересны французские колонии? А ведь в Первой мировой принимали участие не только европейские державы. Но пусть в ограниченных масштабах, чаще всего — на вспомогательных направлениях, и колониальные войска каждой из них. В то же время, с 1916 года во Франции воевал и Русский экспедиционный корпус. Может, именно оттуда и попала к нам эта песенка про приятеля Филибера и целящегося ему в грудь маленького зуава?
В плясках звенящих запястьями гетер,
В зное смуглой красоты
Ты позабудешь, приятель Филибер,
Всё, что раньше помнил ты.
За поцелуи заплатишь ты вином,
И, от страсти побледнев,
Ты не услышишь, как где-то за окном
Прозвучит родной напев:
В путь, в путь…
Но оказалось, что всё — совсем не так. Написана эта песня русским поэтом Константином Николаевичем Подревским. Тем самым, романс которого «Дорогой длинною» в конце 60-х — начале 70-х годов прошлого века (а фильм «Красная площадь» — вспомним! — вышел на советские экраны именно в 1970 году) входил в репертуар многих известных отечественных исполнителей — Эдуарда Хиля, Клавдии Шульженко, Людмилы Зыкиной, Эдиты Пьехи, Нани Брегвадзе.
Да этот романс Подревского знает практически весь мир! В 1962 году американец Юджин Раскин на несколько изменённую мелодию романса написал английский текст «Those Were the Days» («То были дни», «Дни былые»). А ещё через шесть лет уже Пол Маккартни выбрал эту песню для дебютного сингла молодой начинающей певицы Мэри Хопкин. И… О чудо! Сингл занял 1-е место в британском хит-параде, с которого не спускался целых шесть недель. В США он остановился на 2-м месте, но всё это, вместе взятое, подняло популярность нашей «Дороги длинной» на неимоверные высоты.
И её стали переводить. На испанский, итальянский, немецкий и французский. Чуть позже — на португальский, китайский, японский, шведский, турецкий, голландский, финский, польский… Даже на вьетнамский! В общем, эту песню знает практически весь мир. Вот только на всех её изданиях в качестве единственного и неповторимого автора указывается Юджин Раскин, по сути, написавший английский вариант русского романса Константина Подревского.
Нет имени автора песни о французе Филибере и в титрах «Красной площади». Но уже по иной причине. Дело в том, что на Всероссийской музыкальной конференции, прошедшей 14−20 июня 1929 года в Ленинграде, Константина Николаевича заклеймили как «нэпмановского», «упадочного» автора и «кабацкого» подпевалу. Его произведения были признаны контрреволюционными и, соответственно, запрещены. Со всеми, отсюда вытекающими… И должно было пройти несколько десятилетий, чтобы мы узнали — кто же написал слова той строевой песни, которую так зажигательно исполняют бойцы Беспощадного Пролетарского полка Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
Тёмная кожа, гортанный звук речей
Промелькнуть во сне спешат.
Ласки Фатимы, блеск её очей
— И внезапный взмах ножа.
В тёмном подвале рассвет уныл и сер,
Всё забыто — боль и гнев.
Больше не слышит приятель Филибер,
Как звучит родной напев:
В путь, в путь, кончен день забав, в поход пора.
Целься в грудь, маленький зуав, кричи «ура»!
Много дней веря в чудеса — Сюзанна ждёт.
У ней синие глаза и алый рот.
Правда, исполняют на экране. В реальной же жизни такого не могло быть просто потому, что не могло быть никогда. «Филибера», так же как и «Дорогой длинною», Подревский написал в 1924 году. Через 5−6 лет после того, как отгремят и уйдут в историю те события, что разворачиваются в фильме.
А тогда, в 1918−19 гг., Константин Николаевич даже не помышлял о написании этих песен. Призванный в 1916 году рядовым солдатом на воинскую службу, сразу же после революции он демобилизовался и со своей первой супругой Верой Микулиной (кстати, родной племянницей основоположника аэродинамики — Николая Жуковского) поселился в Москве. Сначала на Арбате, потом в Большом Конюшковском переулке. Зимой 1919−20 гг. он едва не умер от тифа. Но… О самом поэте и его трагической судьбе — как-нибудь в другой раз.
А сейчас, просто — вспомним. И самого поэта. И одну из его песен. И тот фильм, в котором её исполнили как строевую бойцы Беспощадного Пролетарского полка Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Благодаря которым (или таким, как они) мы отмечаем в феврале месяце такой замечательный праздник, как День Защитника Отечества.