Например, издалека вспоминаются не дурацкие поездки «на картошку», где треть студенческого отряда простужалась, а еще треть — мучилась от поноса. Нет, вспоминаются любови, завязавшиеся в полях дальнего Подмосковья. И остатки «барской роскоши», старинной усадьбы князей Гагариных: развалины родового склепа, земляничные поляны в старом парке и несколько каскадных прудов, в одном из которых парни купались аж до начала октября, до дня отъезда. Эх, хорошее был время!
В самом деле, время было незабываемое. Словно мороженое, которое продавали тогда на улицах Москвы даже посреди зимы, чем ужасно удивляли приезжих иностранцев. Замороженные сливки в вафельном стаканчике были тверды и ужасно желанны. Это нетерпеливое желание и горячее молодое дыхание всего за минуту подготавливало лакомство к употреблению. И аппетитная красная вишенка начинала сползать в сторону по слегка подтаявшему крему. Именно эта вишенка, это маленькое удовольствие, подхваченное языком и губами, запоминалась на всю дальнейшую жизнь, окрашивая в розовые тона грядущие воспоминания о временах, когда незаметно началось крушение могучей империи.
Что поделаешь, на крушение обречены любые империи. Иной раз в это не верится, однако это так. Хотя бы потому, что империя — это всегда экспансия. Но вечно расширяться невозможно. И в какой-то момент даже самая могучая империя обречена на то, чтобы разобраться, наконец, со своими завоеваниями. Удавчик должен либо переварить всех заглоченных кроликов, либо срыгнуть их, полупереваренных, и пусть себе бегают на свободе. Если смогут.
Но вот худо-бедно распад империи произошел. Те из недоеденных кроликов, кому всё-таки удалось выжить, с интересом разглядывают осколки прошлого. Великолепные, однако, осколки! И пытаясь реставрировать (хотя бы мысленно) бывшие портики, колонны и балконы, они вдруг понимают, как классно было находиться внутри империи-удава. Ведь пёстрая и крепкая его шкура всех сближала и сплачивала — крепче некуда! А как в былые годы враги боялись ныне мирных кроликов, когда те находились внутри грозного и могучего удава! Правда, внутри Великого Имперского боа-конскриктора среда была немного кислой и плохо совместимой с жизнью. Но с этим приходилось мириться. Платить ведь надо за всё: и за свободу, и за несвободу тоже.
В наши дни в странах, когда-то входивших в Австро-Венгерскую империю, отношение к императору Францу Иосифу I (1830−1916) тоже покрыто розовым флёром. Предпоследнего правителя великой дунайской монархии с роскошными усами вспоминают так же, как мы нынче вспоминаем «бровеносца в потёмках» —
Впрочем, судя по знаменитой книге Ярослава Гашека, при жизни Франца Иосифа чехи не цепенели от патриотизма. К портретам государя-императора, например, относились по-свойски. Трактирщик Паливец убрал из зала своей пивной на чердак парадный портрет, ибо «гадили на него мухи». За что и поплатился уже в конце первой главы.
Чуть попозже в этой книге мы узнаём о солдатской классификации, которая бытовала в австро-венгерской армии. Начальников по степени возрастания вредности называли так: старикашка, дрянной старикашка, пердун и старый пердун. Так вот, по этой классификации чехи, пожалуй, относили царствующую особу к невредной категории «старикашка», каковое слово было ласкательным обозначением старого командира, полковника или майора, строгого, но солдат своего полка любившего и не дававшего их в обиду другим полкам.
Оттуда же, из «Похождений бравого солдата Швейка», мы узнаем, что у престарелого императора было в Праге и другое прозвище — «старик Прогулкин». Немного странное прозвище, не правда ли?
«Старик Прогулкин» в оригинале «Starej Procházka». Prochazka с большой буквы — это довольно распространенная чешская фамилия. А когда это слово пишут с маленькой буквы, оно означает «прогулка».
Совмещение двух этих смыслов произошло летом 1901 года. В эти дни император Франц Иосиф вместе с семьёй приехал в Прагу на открытие нового моста через Влтаву. Естественно, вокруг императора была свита, охрана и много-много журналистов. В сопровождении всего этого «ансамбля» Франц Иосиф I осмотрел новый мост, остался им доволен и поблагодарил строителей.
На следующее утро в газетах появились фотографии и репортаж об этом важном событии. Репортаж назывался «Прогулка на мосту» («Procházka na mostě»). Название это можно было прочитать и по-другому: «Прохазка на мосту». Так пожилой государь-император стал стариком Прохазкой, а в переводе на русский — стариком Прогулкиным.
Впрочем, есть и другое объяснение этого прозвища. Мол, на самом деле был в дворцовом ведомстве такой чиновник по фамилии Прохазка. В его задачу входила предварительная инспекция всех тех мест, которые собирался посетить Франц Иосиф I. Прохазка был строг, замечал множество недостатков, и его приезд был для местных должностных лиц настоящей головной болью. Грядущий приезд императора сопровождался дружным стоном: «Опять старик Прохазка приезжает!» Как иногда случается, причина и следствие поменялись местами. И пожилой император превратился в «старика Прохазку».
Как уже было сказано, прошлое всегда вспоминается с ностальгией. В Австро-Венгерской империи чехи совсем не обожали императора. Но на фоне последующих «радостей», которые принес им ХХ век, времена государя-императора («za císaře pána») кажутся воистину сказочными. Конечно, до восстановления памятников Францу Иосифу не дошло. Но многие пивные и кофейни охотно драпируются в жёлто-чёрные цвета погибшей империи и вешают на стены старые портреты «старика Прогулкина». Яркие цвета шкуры давно уже околевшего удавчика, как ни странно, ассоциируются с давно забытыми уютом и защищённостью. А что может быть лучше в нашей земной жизни, чем уют и защищённость?