Михаил Светлов. Как жил и творил поэт со светлым псевдонимом? Часть 2

Реклама
Грандмастер

О своем детстве Михаил Светлов рассказывал с неизменным лукавым юмором: «Мой отец приволок в дом огромный мешок с разрозненными томами наших классиков. Моя мама славилась на весь Екатеринослав производством жареных семечек. Книги предназначались на кульки. Я добился условия — книги пойдут на кульки только после того, как я их прочту. И тогда я узнал, что Пушкин и Лермонтов погибли на дуэли».

В его комнате на стене висел единственный портрет нежно любимого им Маяковского. О Маяковском он говорил всегда с большим уважением, а о его портрете — как о единственной для него ценной вещи, с которой он никогда не расстанется. «Маяковский — это мое прошлое, настоящее и будущее», — говорил он.

Вообще, добрый юмор сопутствовал ему всю жизнь, помогал выживать и не покинул и в последние часы жизни и борьбы со страшной болезнью. Так, например, Светлов считал, «что главный помощник воспитания — юмор». Он говорил, что «свойство всех детей — нарушать установленное». Поэтому он считал, что это нарушение надо показать в смешном виде и продемонстрировать ребенку, что он в своем нарушении «не столько грешен, сколько смешон». Поэтому, когда его единственный сын Шурик-Сандро (от брака с роскошной Родам Амирэджиби, сестрой известного грузинского писателя Чабуа Амирэджиби) как-то выпил чернила и все были в шоке дома, он спросил: «Ты действительно выпил чернила? Глупо. Если пьешь чернила, надо закусывать промокашкой».

Реклама

Вот так — юмор и лукавая усмешка всю жизнь. Давайте смеяться, чтобы не плакать.

Во время войны (хоть он и был освобожден от военной службы) добровольцем ушел на фронт, стал работником военной прессы. Писал очерки, статьи, стихи, корреспонденции. Как-то рассказал об одном эпизоде с неизменной улыбкой…

Однажды получил боевое задание командира. Когда вернулся с задания, командир ему сказал: «Говорят, что был такой огонь, что голову нельзя было поднять?» Я ответил: «Можно было поднять голову, по отдельности».

Светлов воевал на 1-м Белорусском фронте, где, как он говорил, «совершенно непонятным образом взял в плен четырех немцев». С девятым танковым корпусом дошел до Берлина.

Реклама

Рассказывал, как однажды разведчики взяли его с собой в разведку. На обратном пути они попали в артналет. Светлов вспоминал: «Я нашел недорытую ямочку. Девять десятых моего туловища было подставлено фашистской артиллерии. Когда огонь утих, я поднялся и пошел к своим. И вдруг слышу: «Майор! А майор!» Я покорно подошел. «Это правда, что Вы написали «Каховку»? «Правда». «Как же Вас сюда пускают?» Я был так взволнован, что ушел, не узнав его имени и фамилии».

Простота, скромность? О, да! Но исключительно не позволял панибратства. Известен один ставший анекдотом случай. Как-то в ЦДЛ к нему подошел незнакомый начинающий поэт и — то ли от лихости, то ли от смущения (синдром «храброго зайца»!) — стал хлопать Светлова по плечу и развязно называть Мишей. Светлов лучезарно улыбнулся и ответил: «Ну, что вы, молодой человек, со мной так церемонитесь? Называйте меня просто — Михаил Аркадьевич!»

Реклама

В день своего шестидесятилетия в 1963 году на юбилейном чествовании он сказал: «Хотите, я вам скажу, за что вы меня любите? Вы меня любите за то, что я могу прожить без самого необходимого, но без лишнего не могу. Вы понимаете?»

Прошел юбилей. Светлов начал болеть. Очень болела нога. Ходил с палочкой, его без конца обследовали.

Откуда бралось его мужество? Разговоры о своем недуге он еще умел сводить к шутке. Но, увы, болел он давно, терпеливо перенося все немыслимые боли, которыми сопровождалась его болезнь (рак легких).

«Зачем, Мишенька, ты куришь? Брось, ведь это вредно тебе», — говорили ему друзья. Это было вскоре после того, как ему удалили опухоль. «Знаете, я решил, если результат анализа будет хороший — брошу. Если нет — зачем лишать себя последнего удовольствия?»

Реклама

И неистребимая доброжелательность, как яркий луч, горела в нем до конца. Вспоминала одна из его давних знакомых Ю. Язвина: «Как-то еще до больницы я приехала к нему домой. Парадная дверь была отперта. Поэт сидел согбенный на кровати, опершись на палочку. Рядом с ним был какой-то мужчина. Это оказался точильщик ножей. „Покорми его, — сказал мне Миша. — И возьми в тумбочке деньги и отдай ему, у него трудная жизнь, дома больная жена и дети“. Я сделала все это. Душевная щедрость его, даже в минуты своих нестерпимых болей, была у него необъятная. Для него не существовали никакие ранги. Он просто любил людей».

У Гете есть замечательное определение путей поэта: «Сначала поэт пишет просто и плохо. Следующий этап, когда он пишет сложно и тоже плохо. И наконец, вершина поэта, когда он пишет просто и хорошо».

Реклама

А может, это применимо и просто к человеческой жизни? Когда все мы доходим до единственной нашей сияющей вершины, когда живем мы просто и хорошо, радуя других и радуясь сами. Ну, просто потому, что иначе уже невозможно.

Светлов говорил: «Некоторая грусть необходима веселью, как молибден стали. Хорошая грусть лучше плохого веселья. Радость не бывает в чистом виде. Настоящая радость — это гибрид прошлого с настоящим. Ничего не пережив, нельзя радоваться». Он писал: «Мне хочется, чтобы после моей смерти кому-нибудь на земле стало грустно. И чтобы этот кто-нибудь снял с полки томик Светлова и, молча, полистал его».

Его не стало 28 сентября 1964 года. Прощание было в его любимом Доме Литераторов. «Что бы ни было, эти стены, как минимум, еще один раз меня увидят. Но увижу ли я их?» (Дом литератора). Юмор и за вечным пределом не оставлял его.

Реклама

***

Как люблю тебя я, молодую,
Мне всегда доказывать не лень,
Что закат с зарею не враждуют,
Что у них один и тот же день!

Эти стихи были написаны в апреле 1964 г. за 4 месяца до конца жизни. Какое надо было иметь мужество, какую молодую душу, всю обращенную только к жизни.

Когда-то в «Комсомольской правде» была напечатана статья, в которой Светлов писал, что убежден в том, что люди после его кончины загрустят. Статья эта кончалась словами: «Не надо мне памятников. Я весь, со своими кровеносными сосудами, хочу всегда быть с людьми, со всем человечеством. Неважно, что это не получилось. Важно, что я хотел этого».

Отряд не заметил
потери бойца
И «Яблочко» песню
допел до конца.

Реклама

Лишь по небу тихо
сползла погодя
На бархат заката
Слезинка дождя.

Новые песни придумала жизнь. Да, новые…"Не до нас ей, жизни торопливой", — верно подметил Блок еще в начале 20-го века. И все же был такой поэт — Михаил Светлов. И если в нашем мире хоть на грамм прибавилось доброжелательности и любви к людям, то в этом его заслуга, его талант и открытое людям сердце.

В статье с искренней благодарностью использованы воспоминания современников о М. Светлове.

Реклама