Всё это нашло отражение в песнях тех лет. Продолжаем музпарад Победы…
«Враги сожгли родную хату» (1960)
Я знаю немало людей, на глаза которых навёртывалась слеза от этих горьких сдержанных строчек:
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда идти теперь солдату,
Кому нести печаль свою?
«…Не осуждай меня, Прасковья,
Что я к тебе пришел такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой…»
…Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
Это гениальное по силе воздействия стихотворение (я привёл лишь отрывки) написал знаменитый автор «Катюши» — Михаил Исаковский — ещё в 1945 году. В 1946 году оно было напечатано в журнале «Знамя» и так понравилось другому великому поэту — Александру Твардовскому, что он тут же показал его композитору Матвею Блантеру.
Интересно, что сам Исаковский считал своё стихотворение не подходящим для песни — слишком длинным и детальным. Но Блантер сумел найти подходящую музыку, которая создавала необходимое настроение и при этом не заслоняла собой главное — слова.
«Враги сожгли родную хату» впервые прозвучала на радио в исполнении Владимира Нечаева. Этот радиоэфир чуть было не стал для песни последним. Худсоветы сочли её слишком «пессимистичной».
Михаил Исаковский:
«Редакторы — литературные и музыкальные — не имели оснований обвинить меня в чём-либо. Но многие из них были почему-то убеждены, что Победа исключает трагические песни, будто война не принесла народу ужасного горя. Это был какой-то психоз, наваждение. В общем-то неплохие люди, они, не сговариваясь, шарахнулись от песни. Был один даже — прослушал, заплакал, вытер слезы и сказал: «Нет, мы не можем». Что же не можем? Не плакать? Оказывается, пропустить песню на радио «не можем».
После этого песня не звучала вплоть до 1960 года, пока Марк Бернес не взял да и исполнил её на представлении… Московского мюзик-холла в Московском Центральном парке культуры и отдыха. На фоне весёлых песен «Враги сожгли родную хату» окатила слушателей, как ушат холодной воды.
А в 1965 году герой Сталинграда — маршал Василий Чуйков — лично попросил Бернеса исполнить «Прасковью» (так песню прозвали в народе) не где-нибудь, а на «Голубом огоньке», приуроченном к 20-летию Победы.
После этого песню перепевали немало исполнителей с более красивыми голосами. Но здесь нужны были не вокальные данные, а эмоциональность и естественность интонации. Поэтому исполнение Бернеса так и осталось лучшим из всех мною услышанных.
«Туман» (1967)
Эта замечательная песня композитора Александра Колкера и поэта Кима Рыжова ныне прекрасно известна многим молодым людям. И всё благодаря каверу который панк-рокер Егор Летов включил в свой альбом «Сто лет одиночества» (1993). Правда, продвинутые рок-меломаны могли слышать «Туман» в исполнении Летова ещё раньше. А именно на последнем альбоме концептуального проекта КОММУНИЗМ «Хроника пикирующего бомбардировщика» (там же прозвучала и инструментальная версия «Тумана»).
Собственно, то же название — «Хроника пикирующего бомбардировщика» — носил и фильм 1967 года о лётчиках Великой Отечественной войны, для которого «Туман» и был написан. Голос Станислава Пожлакова исполняет песню в самом начале фильма, иллюстрируя вынужденное бездействие лётчиков из-за густого тумана.
Туман, туман,
Слепая пелена…
И всего в двух шагах
За туманами война.
И гремят бои без нас,
Но за нами нет вины:
Мы к земле прикованы туманом,
Воздушные рабочие войны…
Александр Колкер:
«…на Дне авиации вышел на сцену, сел к роялю и напел свою песню из „Хроники пикирующего бомбардировщика“, после чего на сцену поднялся трижды Герой Советского Союза Иван Кожедуб, увешанный орденами, примерно как Гагарин, от шеи до колен, и сказал мне: „Саня, ты написал правдивую песню, которая нравится моим военным друзьям, летчикам“, снял со своей груди Орден Красной звезды и наградил меня».
После Пожлакова песню замечательно исполнял Эдуард Хиль. Большой поклонник советской эстрады 1960-х — Егор Летов — тоже не мог пройти мимо. И, надо сказать, отнёсся к оригиналу достаточно бережно, добавив туда разве что налёт любимой «психоделии» с помощью тягучих звуков, полученных от прокручивания записи задом наперёд. Тем же образом Летов получил и загадочные слова, напоминающие гортанную немецкую речь. Если прокрутить их в обратную сторону можно услышать вполне внятную (частично нецензурную) русскую речь, произнесённую в рабочем порядке Кузьмой Рябиновым, который руководил записью.
Так же, не знаю уж осознанно или бессознательно, Летов чуточку изменил оригинальный текст, спев «Далеко-далеко» вместо «И всего в двух шагах».
«Журавли» (1969)
Далеко не каждая песня может похвалиться столь прихотливой и насыщенной историей, как знаменитые «Журавли», в которых аварская речь перетекла в русскую, а трагическая история Хиросимы преобразилась в реквием по павшим советским солдатам…
По словам дагестанского поэта Рамсула Гамзатова, именно в японской Хиросиме, которую он посетил с советской делегацией в 1965 году, образы журавлей и войны прочно переплелись в его сознании. Случилось это в тот момент, когда он увидел памятник Садако Сасаки — девочке, умершей от лучевой болезни — страшном наследии ядерной бомбардировки города. Последней надеждой Садаки стало поверье о том, что она выздоровеет, если сложит тысячу бумажных журавликов. Но девочка успела сделать лишь 640…
Расул Гамзатов:
«И тут советский дипломат вручил мне телеграмму, в которой сообщалось о кончине моей матери. Я вылетел в Москву и в самолёте, думая о матери, вспомнил и умершего отца, и погибших на войне братьев (Магомед и Ахильчи Гамзатовы были моряками. Первый — погиб в боях под Севастополем, а второй — пропал без вести. — С.К.). Но та хиросимская девочка с бумажными журавликами не уходила из памяти, так была написано это стихотворение».
Стихотворение Гамзатов написал на родном аварском языке, а в 1968 году оно было напечатано в журнале «Новый мир» в переводе Наума Гребнева. Тогда его слова были несколько другими. Вот отрывок:
Мне кажется порою, что джигиты,
В могилах братских не были зарыты,
А превратились в белых журавлей…
Они летят, свершают путь свой длинный
И выкликают чьи-то имена.
Не потому ли с клином журавлиным
От века речь аварская сходна?
Некая гортанность действительно присуща аварскому языку. Вот как звучит первый куплет песни на языке оригинала:
Дида ккола, рагъда, камурал васал
Кирго рукъун гьеч-ин, къанабакь лъеч-ин.
Доба борхалъуда хъах-ил зобазда
Хъах-ал къункърабазде сверун ратилин…
Журнал со стихотворением Гамзатова попал в руки Марка Бернеса, и оно произвело на певца неизгладимое впечатление. К тому времени Марк Наумович был уже смертельно болен раком лёгкого, поэтому решил, что именно песня на эти слова должна стать эпилогом его творческого пути.
Бернес начал непосредственно руководить написанием песни: выбрал на роль композитора Якова Френкеля, а также попросил Гамзатова и Гребнева сделать содержание песни менее конкретным.
Расул Гамзатов:
«Вместе с переводчиком мы сочли пожелания певца справедливыми и вместо „джигиты“ написали „солдаты“. Это как бы расширило адрес песни, придало ей общечеловеческое звучание».
Музыка к «Журавлям» давалась композитору нелегко, пока он не придумал начать песню со знаменитого бессловесного вокализа.
Яков Френкель:
«Я тут же позвонил Бернесу. Он сразу же приехал, послушал песню и… расплакался. Он не был человеком сентиментальным, но нередко случалось, что он плакал, когда ему что-либо нравилось».
8 июля 1969 года сын Бернеса отвёз уже тяжелобольного отца в студию, где тот, собравшись с силами исполнил песню с первого дубля. После чего попросил записать её на кассету вместе с ещё тремя песнями («Три года ты мне снилась», «Романс Рощина» и «Я люблю тебя, жизнь») и завещал поставить эту запись на своих похоронах. Что и было сделано 16 августа 1969 года…
Когда «Журавли» вышли на пластинке, нашлись идиоты, которые обвиняли песню в том, что это, якобы, «завуалированная молитва». Однако у генсека СССР Леонида Ильича Брежнева оказалось совершенно противоположное мнение, после чего вопросов к песне не возникало…