Если спросить тех, кто запоем читает Марину Цветаеву, сколько у неё было детей, назовут гениальную Алю, не менее талантливого Мура, а об Ирине не вспомнят. Из истории выпала.
Есть и антиценители таланта Цветаевой. Они считают Цветаеву хорошо образованной тёткой, которая только и умела, что писать, была холодна, истерична, людей и детей не понимала и не любила. При малейших трудностях полезла в петлю, а до этого издевалась над детьми, привязывала к стульям, чтобы не мешали, и в конце концов сдала в приют. У Цветаевой есть немало фраз, которые можно понять неправильно (или правильно?) и посчитать её жестокой особой. Ещё больше фраз невнятных, смысл которым можно придать, присочинить из уважения к автору, но не более того.
Иногда, испытывая недоумение при чтении цветаевской поэзии и прозы, я вижу в ней человека ума. Думать легко, суетиться трудно. Проблемы решать — хотела бы, но умом, а не руками, не реальным действием. Предприимчивость — это для тех, кто действует рядом, не для неё. Роли (роль матери, хозяйки, посудомойки) презирала в общем и в целом, ролями не мыслила в принципе.
Но жизнь предлагает и навязывает роли, от них никуда не уйти. Полюбила — значит, захотела счастья любимому, а одно из условий счастья — продолжение рода. Да и любопытно, как это — стать родителем.
Для справки. Марина Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в семье профессора Московского университета, известного филолога и искусствоведа, ставшего директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств. Мать — пианистка, ученица
В 1911 году Цветаева познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Эфроном; в январе 1912 года вышла за него замуж. В сентябре того же года у Марины и Сергея родилась дочь Ариадна (Аля).
С мужем на пару лет, до 1916 года, расставалась, в 1917 году Цветаева родила дочь Ирину, которая умерла от голода в подмосковном приюте в трёхлетнем возрасте. В мае 1922 года Цветаевой разрешили уехать с дочерью Ариадной за границу к мужу, на тот момент студенту Пражского университета. В 1925 году после рождения сына Георгия (Мура) перебрались в Париж. В 1939 году Цветаева вернулась в СССР вслед за мужем и дочерью, выехавшими в 1937 году, жила на даче НКВД. 27 августа была арестована дочь Ариадна (реабилитирована в 1955), 10 октября — Эфрон (16 октября 1941 года был расстрелян, в этот день немцы ближе всего подошли к Москве). 31 августа 1941 года Марина Ивановна покончила жизнь самоубийством, поручив сына соседям и поэту Асееву. Сын убит в 1944 году в Белоруссии. Прямых потомков не осталось.
Двое детей, умных и любимых, родились на фоне горячей любви к мужу, одна дочь — как не родная.
В её записках:
Не люблю (не моя стихия) детей, простонародья (солдатик на Казанском вокзале!), пластических искусств, деревенской жизни, семьи.
Моя стихия — всё, встающее от музыки. А от музыки не встают ни дети, ни простонародье, ни пласт искусства, ни деревенская жизнь, ни семья.
Когда Аля с детьми, она глупа, бездарна, бездушна, и я страдаю, чувствуя отвращение, чуждость, никак не могу любить.
Это сказано об Але, которая могла соответствовать матери, а Ирина — не могла. То ли не обладала достаточным интеллектом, то ли просто не успела, смерть унесла. Первому ребёнку — всё внимание. Со вторым всё идет по накатанной колее. А ещё на годы надо посмотреть: 1911 (как и 1925 за границей при рождении Мура) — благополучная жизнь, 1917 — врагу не пожелаешь. Ирина родилась в то время, когда и вокруг была сумятица, и в душе матери — смута. О дочери не думалось, не мечталось, не до того было.
В стране голод, а в детский приют «добрые» американцы продукты поставляют. Не только рис, но и шоколад. Чтобы дочери не знали голода, Марина 14/27 ноября 1919 года отдает их в Кунцевский приют. Но где много детей, там и болезни. В стране разбушевался тиф, да и «испанка» заразила треть населения планеты, у пятой части заражённых исход болезни был летальный.
Аля заболела — мать забрала и выхаживала дома. Оказалось, что достаточно у неё и топлива, и питания. Можно было работать за паёк, но вполне хватало вещей на продажу, семья-то изначально была очень хорошо обеспеченная. Так что отдавать двухлетнюю кроху в госучреждение необходимости не было. Если семилетняя могла там найти весёлый детский коллектив, то двухлетка не получила бы ничего хорошего. И, чтобы избежать осуждения, Марина передала детей через третьих лиц, и затем (только через 10 дней) навестила и представила себя крёстной матерью детей-сироток.
Аля писала ей письма, почти в каждом упоминается Ирина: Ирина орёт, Ирина обделалась за ночь три раза, Ирина отравляет жизнь. Да и мать делала Ирине такие замечания, что окружающие заступались за ребёнка. Угощая сахаром старшую, крохе не давала, чтобы старшей больше досталось; прикрикивала, если малышка подавала голос; могла побить, могла привязать к стулу на часы, чтобы девочка ничего не натворила в отсутствие матери.
В приюте девочка прожила больше двух месяцев — и умерла. Трудно представить, как немного белоручка Марина лечила бы больную девочку, у которой бельё («мерзость») только за ночь надо было трижды менять. Плач, запахи, стирка, няни нет и не будет, наших нынешних стиральных машин тоже нет, конечно же, а ещё еду готовить снова и снова. Это не для такой мамы, которой хочется жить идеями, мыслями и немного чувствами.
О сыне Сталина молчат потому, что не подходит история Якова к образу отца-изувера. О дочери Цветаевой молчат потому, что не подходит история Ирины к образу мудрой матери.
Были попытки сказать, что Сталин ненавидел детей и мог, но не стал спасать сына из плена, однако миф об отце-чудовище не прижился. Напротив, прояснение фактов вызывает огромное уважение к этому человеку.
Насчет дочери Цветаевой пытались сказать, что жизнь была настолько тяжёлой, что даже любимая доченька умерла, но прояснение фактов показывает маму Марину не тем человеком, чей человеческий образ дополняет и обогащает образ поэтический.
Она гениальная поэтесса. Но когда читаю её книги и в некоторых случаях испытываю недоумение, я вспоминаю маленькую Ирочку и не пытаюсь понять странные строки. Марина Ивановна, по-видимому, сама многое писала и не понимала.