В основу языка героев спектакля «Торги» легли фразы пьес Антона Чехова «Три сестры», «Чайка», «Вишневый сад», «Дядя Ваня», писем актрисы писателю. То есть официальным языком «Торгов» приняты реплики из лексического запаса чеховских героев. Многие из них «крылатыми» стали давно. Остальные «окрылели» благодаря «Торгам».
Герои «Торгов» разговаривают языком Чехова, но сами являются другими героями. Антон Павлович в них своих персонажей, скорее всего, бы не узнал. Или, услышав собственные фразы, догадался, что эти персонажи когда-то были героями его пьес. Время с ними что-то сделало. Говорят герои одно, делают другое, думают о чем-то третьем. Кажется, что происходит расщепление речи и сознания. Это не болезнь, которая заканчивается неважно. Герои здоровы, и хуже им не становится. Они не такие, как чеховские. Им достаточно нескольких десятков фраз для того, чтобы общаться. Быть понятыми совсем необязательно.
Что они думают по поводу происходящего вокруг, непонятно. По выражениям лиц определить внутренние переживания нельзя. Потому что их выражения не адекватны ранее принятому смыслу фраз и меняются от эмоциональной пустоты к эмоциональному экстазу без промежуточных стадий. Казалось бы, человек должен удивиться — а он сидит с рассеянно раскрытым ртом. В другой раз — можно было не отреагировать, а он впадает в волнение и заражает им окружающих. Но ненадолго. Чаще, пережив эмоциональную волну, люди остаются каждый при своем. Внимание рассеивается, и человек погружается в себя. Там ему спокойнее.
В пьесах Чехова есть еще много фраз и оборотов, но герои «Торгов» используют определенный речевой набор, который в расширении не нуждается. Одни и те же фразы часто повторяются. Используемые в разных ситуациях и под другое эмоциональное сопровождение фразы «играют» по-разному. Невольно в голову приходит идея «Зачем русский язык такой богатый? Мог бы быть и поскромнее». Учить его было бы полегче. Например, у японцев пять тысяч иероглифов. К первому классу ребенок должен знать тысячу, а к концу школы — три тысячи знаков. Остальные можно не учить, и быть вполне понятым. Многие и не учат.
У героев «Торгов» есть еще одна особенность. Они используют определенные фразы совсем в другом значении, в котором их использовал Антон Павлович. Смысл сказанных фраз не соответствует ни действиям, ни, похоже, мыслям героев. Кажется, что они не думают того, о чем говорят. Будто в их головах фразы записаны на катушку памяти, а когда их нужно произносить — не записано. Герои их говорят, чтобы обратить на себя внимание. Услышавшие бросают свои дела и реагируют на речь двумя способами: активно или никак. Одни включаются в хаотическую поддержку говорящего. Им не важно, о чем идет речь. Главное, включиться и забеспокоиться. Остальные остаются без впечатления. Как будто ничего не слышали. Размер реакции не зависит от смысла сказанного.
Как уж говорилось, чеховские смыслы здесь совсем не работают. Будто произошел перевод, который поменял смысл. Герои «Торгов» могут разволноваться от бессмыслицы. И не шелохнуться на мегапосыл типа: «Когда-нибудь все люди узнают, зачем эти страдания». Или такое заявление остается без привычного эмоционального ответа: «У нас в России огромное число интеллигенции ничего не делает». Замечание остро разоблачающее, но никого не трогает, примерно, как чеховские герои не шелохнулись бы на фразу «вечереет».
Так вот, несоответствие фразы и реакции на нее сначала кажется странным. Постепенно, по ходу спектакля, когда до зрителя начинает доходить, что чеховские фразы в спектакле означают совсем не то, что имел в виду писатель, к происходящему на сцене формируется уважительное понимание. Кто сказал, что по-другому не бывает?! Зритель раскрепощается, перестает выдергивать из памяти пьесы Чехова и сопоставлять с тем, что видит. Принимает правила и освобождается от шаблонов. Почему бы риторическим, с чеховской точки, вопросам не присвоить эмоциональный отклик, а актуальные, занудливые темы не оставить без ответа?! Очень интересная практика: заставляет мозги шевелиться, а встряхнуться там, где обычно было непролазное болото.
Многое зависит от того, насколько человек был погружен в себя. Люди В «Торгах» часто глубоко уходят в себя: что-то бормочут, неподвижно замирают или хаотично болтаются, растаптывая баранки с песком. Похоже, что внутри себя им лучше всего. Выход из себя они воспринимают как шок. Приходится «бросать» себя и общаться с говорящим. При этом легче всего повторять слова или действия говорящего. Это называется «эхолалия» и «эхокинезия». Поэтому зритель наблюдает массовые танцы, валяния по песку, качания на качелях, поедания баранок и пение хором.
Повторять легче, чем скреативить что-то свое. Но кто просил креатива? Кому нужны активные действия? Почему бы не перетрясти свои реакции?! Разве говорящий всегда рассчитывает на понимание, даже изъясняясь на богатом языке Чехова?! А другому очень нужно кого-то понимать? Или толпа делает человека не одиноким? А одиночество — это невозможность близкого общения? А человеческие мучения?! Они могут возникнуть там, где их не должно быть. И не появится, когда все на них настроились.
Со временем язык Чехова изменился мало. Но и он не всегда способен объяснить то, что происходит с человеком. Вот и зритель, посмотрев «Торги» 22 октября 2014 года, побрел домой, чтобы сделать инвентаризацию собственного бытия: где он танцует, где ест баранки, а где думает о вечном. Скорее всего, думает во время поедания баранок. На заимствованном у Антона Павловича, но очень индивидуальном русском языке.
Режиссёр-постановщик — Дмитрий Крымов
Композитор — Дмитрий Волков
Сценография спектакля — Мария Трегубова и Вера Мартынова
Художник по свету — Ольга Раввич
Участники и создатели спектакля: А. Синякина, Н. Горчакова, М. Маминов, С. Мелконян, О. Мысина.