А потом на Туманный Альбион понаехали суровые кельты и, не желая мириться с таким соседством, постепенно повырезали всех чудищ. Точнее, почти всех. Один недобиток укрылся в непролазной чаще и умудрился дожить аж до 14 века нашей эры, однако был сцапан средневековыми гражданами Англии и живьем закопан в сырую землю. Там бы он и пролежал до морковкиного заговенья, не реши один фермер-рационализатор вспахать столетиями нетронутое поле. Воспользовавшись моментом, древнейший адепт чревоугодия покинул гробницу и поспешил в соседнюю деревню восполнять пробелы по завтракам-обедам-ужинам.
Сколько немыслимых злодеяний было совершено с именем бога на устах, сколько душ человеческих загублено во времена инквизиции, крестовых походов и религиозных войн, а любимой страшилкой кинематографа по-прежнему остается языческое идолопоклонничество с его сектантскими таинствами, залитыми кровью младенцев и девственниц алтарями и напыщенными ритуалами. Сценаристов хлебом не корми, дай нарыть на кукурузном поле какого-нибудь доморощенного ктулху с его местечковым культом и воинственной паствой.
Вот и добившийся в жанре значительных успехов английский хоррор-райтер Клайв Баркер, обожающий смаковать в своих произведениях различные физиологические непотребства, решил не оставаться в стороне и взялся за гуж. Литературные раскопки увенчались краткой историей о восстании первобытного предка
В процессе экранизации лаконичность исходника не воспрепятствовала легкому насилию над текстом. Из окрестностей Лондона сюжет переехал в удручающе-пасмурные декорации ирландской глубинки, где хорошее настроение считается признаком слабоумия, дом, стоящий на земле, а не на колесах — символом изобилия, а утомленные временем, непогодой и вандалами надгробные плиты древнего кладбища — единственной заманухой для туристов. Главному герою в наследство от книжного прототипа досталась жена и двое детей, сам же он трансформировался в альтер-эго Баркера — популярного писателя, прибывшего в глушь исследовать местный фольклор.
Увы, этим удачные коррективы и ограничились, хотя, спору нет, хмурые пейзажи решительно усилили гнетущую атмосферу, а интеллигентность и пытливый ум протагониста помогают имитировать оменовский оживляж с поиском старинных фолиантов, исследованием инфернальных витражей и прочими мистическими кунштюками. Однако все провокационные мизансцены (например, эпизод с поеданием сладкой и хрустящей коленной чашечки ребенка) были из сценария благоразумно изъяты, что нанесло непоправимый урон фирменному авторскому стилю писателя. Кровь и расчлененку подали дозировано в сельской полудетективной манере а-ля «Анискин и Фантомас», а финал и вовсе атрофировали сказочным бурлеском топорных спецэффектов. Карт-бланша удостоили только команду гримеров, которая аутентично воссоздала баркеровские фантазии: под маской свирепого людоеда с трудом угадывается безымянный двухметровый немец, а чумовым челюстям монстра позавидовал бы сам Ричард Кил. И не беда, что на крупных планах физиономия чудища напоминает косоглазую обезьяну с синдромом Дауна.
Формально, в фильме Павлова есть все, чтобы понравиться фанату ужастиков: и захолаживающий кровь музыкальный фон, и заковыристые загадки генезиса языческой мифологии, и жуткий плотоядный гигант, коему сам Дьявол в подметки не годится. Проблема в том, что перемешанные неумелой рукой постановщика-дилетанта разрозненные детали никак не хотят складываться в полноценный трэш и угар. Идеи в фильме проскальзывали, и неплохие — церковь, построенная на жертвенном месте; беременная женщина, как символ бесконечности людского рода; грехопадение священника, попавшего под «золотой дождь» восставшего из ада громилы — но должного развития в сюжете эти мысли так и не получили. Прибавим к этому стандартные узкие места: малобюджетность, отсутствие маркетинговой поддержки с воздуха и чуть менее чем полностью малоизвестный актерский состав.
Неудивительно, что накушавшись критики в свой адрес, Клайв Баркер впоследствии отрешился от помощи извне и работал по принципу «хочешь сделать хорошо — сделай сам». А «Царь зла», растерявший в киноформате весь свой потенциал, так и остался большим неповоротливым чудищем, погребенным под толщей жанровых клише.