А было так. Молодая тогда еще женщина потеряла всех родственников и с другими многочисленными беженцами продвигалась вглубь страны. Дальше, дальше от войны… Во время этого движения она встретила совсем молодую девчушку. История этой девчушки была точно такой же, как две капли воды схожей с историей самой женщины. Женщина взяла девочку с собой, заботилась о ней и берегла ее, как родную дочь. Долго шли от линии фронта, пока не попалось им на пути глухое село. Село было расположено на приличном расстоянии от городов и основных дорог. Пустующие дома уже были, поэтому поселились в одном из них. Вот так и встретились два одиночества — мои прабабка и бабушка.
Когда закончилась война, люди постепенно возвращались домой. В этот дом не вернулся никто… Колхозы постепенно восстанавливали свои силы. Спешно начала залечивать раны, полученные во время войны, страна. Женщина стала работать на колхозном току. Девчушка к тому времени подросла, спустя год после войны вышла замуж. Работала она тоже в колхозе, дояркой. Муж ее, мой дед, был сапожником, поэтому без работы не оставался. Послевоенная промышленность еще не оклемалась, а спрос на сапоги, туфли, валенки только возрастал.
Прошло время, девушка стала матерью трём дочерям. Средняя дочь — моя мама. Остальные, в свою очередь, тоже выросли, повыходили замуж, нарожали детей — у всех девочки — мои многочисленные сестры. Все из села уехали в город, где получили образование и начали работать на производстве. На дворе уже стояла вторая половина шестидесятых. Времена, без сомнения, были романтическими, насыщенными событиями. Стройки века и стройки комсомольские не сходили с передовиц центральных газет.
Потом появился я. Событие для страны того времени достаточно рядовое. Радостным, я полагаю, оно было только для родителей и бабушки с прабабушкой. Жить было интересно. Столько всего, не рассказать! Вырос и повторил судьбу миллионов своих ровесников: сад, школа, училище, стройотряды, армия, завод. А дальше все начало рушиться. Точнее, рушиться начало еще тогда, в той самой второй половине 60-х. А в середине 80-х это уже можно было почувствовать всеми клетками организма. Опять меняют деньги, опять переписывают учебники истории… В тупик заходишь при сравнении этих «трудов». Вот и сейчас все снова переписали, рассекретили капельку архивов и снова… читаешь — мороз по коже.
Странное это было время, послевоенное. Я до сих пор не смог выудить из своих престарелых родственников хоть что-то о нашем роде. Я не знаю, каким был мой род до 22 июня 1941 года. Архивы не сохранились, а бабушка была тогда еще ребенком и ничего не может рассказать. Возможно, что мои неизвестные предки тоже были тружениками села, возможно, рабочими, возможно, учеными, возможно…
Вот и бьет это эхо: «возможно… возможно… возможно… возможно…»… Бьет оно не так, как обычное эхо. Обычное как-то затихает, а это все делает наоборот и с каждым «возможно…» все громче и резче ударяет в уши…
На мое поколение тоже пришлось немало войн. Сначала они были на чужих территориях, часто даже о существовании таких стран мы не подозревали. Потом война пришла и на нашу землю. Странная такая война, никому не нужная, бестолковая и беспощадная… Сколько матерей уже в наше время потеряли своих сыновей? Сколько молодых жен осталось вдовами? Сколько детей потеряли и даже не увидели своих отцов? Сколько? А ведь не будь всего этого, и тогда очень возможно… возможно… возможно… возможно…
И если бы я был один такой, кто «не имеет права на свое прошлое», а то ведь нас целые поколения. Только задумайтесь! ПО-КО-ЛЕ-НИ-Я!
И кто скажет точно, сколько людей примеряют и еще примерят на себе это эхо, эхо войны?..