Не скажу, что людей было много, сплошного потока или каких-либо организованных колонн не было видно. Люди шли примерно в одном темпе, как правило, небольшими группками, не связанными друг с другом, зачастую на довольно-таки значительном расстоянии их разделяющем. Вскоре впереди появилось Садовое кольцо, на котором тоже никакого автомобильного транспорта не было видно. Там тоже шли люди, и все они стремились повернуть в сторону Кремля, но и на нашем, и на их пути стояли сплоченные ряды людей в серых суконных шинелях, опирающихся на какие-то ограждения — дальнейшей дороги ни для кого не было.
Толпы, скопившиеся у ограждений, были достаточно большими, при этом они непрерывно пополнялись прибывающими со всех сторон группами людей. Мы остановились за несколько шагов до тех, кто нас опередил и уперся в солдатскую шеренгу. Шло ленивое переругивание с обеих сторон. Время от времени из рупора милицейской машины, стоявшей за ограждением, разносилось:
— Товарищи, проход будет открыт только после прибытия организованной колонны, просим вас соблюдать спокойствие и порядок.
— Придется ждать, — раздавались голоса, и мы с ними молча соглашались, но тут произошло неожиданное. Раздались крики: «Поберегись! Разойдись!», подбежала хорошо организованная толпа в полсотни человек, которая на полном ходу врезалась в солдат. Те, не ожидавшие такого напора, невольно расступились, и мимо нас промчались незнакомые смеющиеся молодые ребята. В образовавшуюся прореху тут же хлынула остальная толпа. Прорыв все расширялся и расширялся, невольно в него были вовлечены и мы. Бежали все изо всех сил, вслед нам звучали милицейские трели, но никто нас преследовать и не пытался. Когда мы добежали до дома, где располагался магазин «Телевизоры», я оглянулся, сзади стояла незыблемая серая солдатская шеренга.
- Хватит бежать! — окликнул я друзей. — За нами никто не гонится.
И опять прорвавшаяся толпа разбилась на отдельные группки, которые не спеша вышагивали по почти пустой улице. Это было здорово, мы начали петь песни и веселиться, но вскоре все закончилось. Впереди нас ждала более серьезная преграда. От дома «под юбкой» (так в обиходе назывался угловой дом с магазином «Армения» на первом этаже) и до здания ВТО сплошной стеной, прижавшись круп к крупу, стояли лошади с всадниками:
— Конная милиция, конная милиция, — раздались выкрики впереди.
Это было серьезное препятствие, мы неоднократно видели этих коней в деле, когда конная милиция патрулировала около «Лужников» или стадиона «Динамо», тогда они легко рассекали группы разгоряченных футбольных болельщиков. Страшны были не плетки в руках милиционеров, а оскаленные, в пене морды лошадей, хорошо обученных и готовых и лягаться, и кусаться.
— Постойте, я знаю, как обойти Пушку и выйти к Моссовету, — раздался голос Иры Стрелковой, маленькой смешливой девочки в круглых очках.
Ира живет совсем рядом, пронеслась у меня мысль, она парень в юбке, так что, наверное, знает, что говорит. Я не стал ни с кем делиться этими мыслями, все всё должны понимать сами. Но ребята уже так и сделали. Ира жила в доме ТАСС, мы справляли у нее первый наш совместный Новый год. В огромнейшей квартире еще совсем недавно проживало восемнадцать семей, к памятному мне Новому году оставалось около половины. Расселение проводилось уже два года, а вот на дверном косяке все еще была укреплена целая гирлянда звонковых кнопок, некоторые с одной фамилией, что означало — звонок прозвучит непосредственно у них в комнате, а некоторые с несколькими фамилиями с указанием — этому один длинный, а вот тому — два длинных и три коротких, прямо азбука Морзе какая-то.
Ира повела нас в какой-то дом на Тверском бульваре, сейчас я этого совсем не помню, а специально ехать в Москву, чтобы восстановить события пятидесятитрехлетней давности и некогда, да и особого желания не имеется. Но что осталось в памяти, так это подъем на последний этаж, вход на чердак, выход на крышу, проход по крыше до другого чердачного окна, спуск вниз и выход в переулок, за этот дом. После этого мы немного поплутали по узеньким старинным переулкам, опасаясь, что выход из них на улицу Горького может также быть перекрыт милицией, и только через улицу Станкевича вновь вышли на нее.
На удивление, все было совершенно спокойно, по Горького шли в сторону центра люди, не так много, как до Пушкинской площади, но все же шли, при этом, также как и мы, из переулков и проходных дворов появлялись все новые и новые лица. В общем, к Центральному телеграфу подошла уже достаточно мощная толпа. В этот момент над улицей появился то ли небольшой одномоторный самолет, то ли вертолет, сейчас вспомнить точно не могу, помню только, что из него разбрасывали портреты Гагарина. На небольшом кусочке красной бумаги в черном цвете был напечатан первый космонавт Земли, видно, очень спешно печатали, потеки краски свидетельствовали об этом. Какой-то булавкой, выделенной кем-то из девчат, я прикрепил этот портретик к лацкану своего пальто.
У Центрального телеграфа стояли тяжелые армейские грузовики, заполненные солдатами. За грузовиками была редкая цепочка офицеров, препятствующих попыткам пролезть под машинами, но делалось все это как-то нехотя, вот мы все там собравшиеся и воспользовались ситуацией. Народу собралось много, и началось раскачивание одного из грузовиков. Весит он немало, да еще солдат там много, но желание сдвинуть его с места было таким великим, что огромный Урал начал потихоньку сдвигаться в сторону Охотного ряда. Это была уже почти победа.
Не знаю, сколько там было человеческих сил, помню, как у меня буквально трещали ребра, а руки, упершиеся в какой-то кусочек борта автомобиля и на которые давили еще и еще чужие руки, болели несколько дней. Удивительно, как я себе там ничего не сломал. Вот уже грузовик отодвинут настолько, что можно по одному пролезать за него, но этого нам мало, народ все более ожесточенно двигает грузовик, и вот дело пошло быстрей и быстрей, грузовик практически повернут на девяносто градусов, и мы бежим вперед, там Красная площадь и никаких преград на пути не видно.
Мы все несемся в сторону Александровского парка, обегая Исторический музей с правой стороны. Откуда-то появляется все больше и больше людей, мы уже не бежим, нас несет толпа. Можно было оторвать ноги и все равно буквально лететь вперед, на чужих ногах, на чужих руках. Мелькала мысль: вот так всю площадь промахнем и окажемся на Васильевском спуске.
Но нет, движение остановилось неожиданно, просто врезался я в какого-то парня и чуть не грохнулся ему под ноги, спасибо, он вовремя подхватил и поддержал меня.
Все, мы прибыли туда, куда стремились.
На площади оглушительный шум, все что-то кричат — что, сразу и не разберешь, слышны лишь отдельные выкрики: «Слава! Да здравствует Гагарин!» — и все такое. Но вот кто-то, вероятно, всем этим хорошо дирижировал — началось дружное скандирование: «Слава КПСС! Да здравствует Советский Союз! Га-га-рин!»
Поднимаю голову. Прямо перед нами Мавзолей, на котором появляются знакомые по плакатам лица; не видно, как они туда попадают, мы стоим очень близко к этой великой трибуне, под которой виднеются слова: ЛЕНИН, а чуть ниже — СТАЛИН, а прямо над этими буквами стоят люди в пальто и головных уборах. И среди них один с сияющим лицом в военной форме с красным бантом на лацкане шинели — «Га-га-рин!» — ликует вместе с ним площадь, и мы во все горло вторим ей: «Га-га-рин!»
Счастье трудно описывать, но то чувство, которое нас всех охватило там, на этой главной площади страны, осталось на всю жизнь. Вот сейчас я пишу эти строки, а сердце начинает бухать: «Га-га-рин», трудно оторваться от этого чувства и вернуться в сегодняшний день.
Митинг остался где-то там, в прошлом, смутно звучит в памяти голос Хрущева, помнится только, как Гагарин своим звонким голосом отрапортовал о выполнении задания Центрального Комитета КПСС и Советского Правительства. Не знаю как кого, но меня переполняло счастье, неизбывное счастье, что я живу в такой великой стране.
Митинг закончился, мы, все те, кто стояли на площади, начали ее покидать, а за нами пошли те самые организованные колонны, они шли очень долго, я потом уже дома смотрел по телевизору. Добрались ли туда студенты нашего института, я не знаю, а может быть, и знал когда-то, да просто-напросто забыл.
Домой я возвращался один, все смертельно устали и разбежались сразу же, как только мы, уже еле ковыляя, добрались до метро «Новокузнецкая». Мама, моя добрая и все понимающая с полуслова, полувзгляда мама, только тихо охнула, когда открыла мне дверь. Наверное, видок у меня был тот еще. Все за меня говорил смятый до невозможности портретик Гагарина, который держался неизвестно за счет чего на моем пальто. Как хорошо, что оно оказалось на мне, без него мне было бы совсем плохо…