Стало быть, только вектором координат от речки и кочки? Нет, так не работает: страна одна, гражданство одно, а язык другой и менталитет другой.
Я могла бы долго и нудно объяснять, что исторически западенцы вовсе не принадлежат к славянам, т.к. славянская гаплогруппа — это Р1а1, а западенская гаплогруппа — это Р1b (что указывает на их происхождение от кельтских народов), могла бы объяснять, что исторически западенцы жили под Речью Посполитой и Габсбургами, и оттого их культурно-исторические корни все-таки центрально-европейские, а не слева от речки и кочки, за которой жили собственно украинские славяне. Скажу просто, что западенцы — другие. И ментальность у них другая — западническая.
Славянофилы и западники. Не проходили ли мы это в истории Российской империи? Благодаря западенцу по ментальности Петру Первому и западенке по ментальности и происхождению Екатерине Великой стала Московия Российской империей и европейской державой. Если бы не их западенство, осталась бы навсегда Московия азиатской Византией со своими славянофилами. Если бы Россия не управлялась династией западенцев по происхождению и ментальности — немцами Романовыми, не влияла бы европеизированная Российская империя на развитие всего общеевропейского мира. Так что давайте очень уважительно отнесемся к западенству в части его западничества.
У украинцев Восточной Украины по сравнению с западными украинцами ментальность больше воплотилась в византийщине и азиатщине, в соборности и общинности, более свойственным территориально близким им русским людям. Сечь — прямое тому доказательство.
Я расскажу на своем личном опыте, почему западенцы воспринимаются не только русскими, проживающими в Украине, но и самими украинцами как иной, отличный от славянских украинцев народ. Оговорюсь только, что буду я рассказывать о самых западных западенцах, т.к. именно там, на самом западном Западе Украины мне открылась западенщина во всей ее самобытности — уж западней гуцула-русина в Украине никого нет.
Первое знакомство с западенщиной у меня состоялось в совсем нежном возрасте, в городке, тогда еще называвшемся Коломыей. Мало чего могу рассказать о вооруженном противостоянии советизации, но помню, что наш дом, который наши солдаты просто освободили от местных жителей под зад коленом, охранялся усиленно. За отцом приезжал «виллис» и еще два колясочных мотоцикла с охраной. При мне и матери всегда находился ординарец отца. На первый этаж особняка мне было запрещено спускаться — там всегда толпилась солдатня, воняло сапогами и мокрой собачьей псиной. Видимо, было опасно, видимо, командование нервничало. Во всяком случае, по тем обрывочным воспоминаниям детства, я не помню такой кучной охраны, даже когда мы жили на оккупированных территориях Кёнигсберга, Германии, Австрии. Самого городка Коломыя я вообще не помню — значит, территорию гарнизона мы не покидали совсем.
Второй период моего романа с западенщиной — годы моих университетов в Закарпатье. Мне повезло застать этот край еще в недостаточно испаскуженном состоянии, чтобы считать его куском советской Украины. Сравните свои же собственные впечатления от уютного маленького Таллина шестидесятых — заграница, млин! Так же и мой маленький Ужгород: 80 тысяч человек, каждый из которых говорит как минимум на четырех языках, чистота, деревенские затемно наполняют парным молоком выставленные у порогов банки, спокойно изымают денежку из-под чистого половичка на пороге. Уютные кофейни с неповторимым черным кофе в малюсеньких чашечках, обалденные цукрарни с венскими взбитыми сливками, потрясающие рестораны, где не пьют, а просто едят. И люди, степенно гуляющие по Корсо, главной улочке города. О да — это была визитная карточка города — нарядно и «постепенно» гулять по Корсо и раскланиваться со знакомыми. Заграница!
Но «рука Москвы» все же уже проглядывала в Закарпатье шестидесятых: если где-то грязно и бардак, значит там уже советские. Если где-то что-то напаскудничано, не сомневайтесь, кто это сделал. Если где-то местному человеку трудно дышать, значит, это что-то есть советско-москальское — начальство, организация, власти, военные: старшие братья, одним словом.
Закарпатье лет моего студенчества все еще ощущало себя оккупированным — и двадцати лет не прошло с его присоединения — люди еще ходили мимо принадлежащих им когда-то домов, магазинов, мелких бизнесов, школ. Не было ни одной семьи, у которой кто-то бы не был расстрелян, посажен, выслан. Моими сокурсниками были дети тех, кого репрессировали, убивали или не добили. Я была той, чьи родители украли этот край у Европы, где эти люди уютно и мирно жили, из тех, кто принес смерть, страдание и унижение этому народу. С этим мне нужно было жить среди закарпатцев.
Мой друг (не сразу, понятно — им даже стоять рядом с нами, восточниками, было западло) Питер Ортутай, чью семью испотрошили советские комиссары, в нашей университетской аспирантской специально отодвинул тяжелый резной книжный шкаф, чтобы показать мне надпись «Здесь был Вася из Смоленска». Это был шкаф его деда — профессора-богослова, замученного в Сибири. А такой «Вася из Смоленска» был и есть у каждой западенской семьи. И людям Западной Украины было что нам вспомнить.
Русский язык насаждался просто кнутом. Местное, гуцульское объявлялось низкокультурным, постыдным, а главное, нелояльным. Дошло до того, что мои гуцульские, румынские, польские, швабские и венгерские сокурсники постепенно переходили на русский язык — язык начальства.
Я наблюдала, как молодежь старается (не без влияния семей, конечно) правдой-неправдой уехать в Чехословакию или Венгрию после окончания университета. Девушкам уже подыскивались женихи, а парням невесты в братских странах, где советизация была не такой душной. Это был единственный способ покинуть социалистический рай в те невыездные времена.
Надежды старшего поколения, что русские когда-нибудь уйдут из Закарпатья, таяли с годами, но тяга к более свободной жизни в странах Восточной Европы все же не утихала, как не умалялось и неприятие всего советского.
Но произошла удивительная для модели западенщины вещь, ради акцентации которой я и пишу эту статью. Если очень коротко, то случилось вот что:
Западенцы, по всей логике событий не признававшие себя частью советской Украины, тяготеющие кто к Польше, кто к Чехии, кто к Венгрии-Румынии, каким-то удивительным образом отказались от сепаратистского мировоззрения и осознали именно себя именно украинцами, и даже в большей степени украинцами, чем традиционные восточные украинцы. Западенцы не побежали отделяться каждый в свою историческую Европу. А они пошли в Киев. И произошла киевизация всей Украины благодаря пассионарности самой западной ее части. А вот та сугубо лояльная часть Восточной Украины, наоборот, как-то выпала из украинизации нации и стала этнически дрейфовать в сторону русского славянства. И у меня даже есть подспудный ответ на вопрос «почему»: гены советской вассальной залежности у восточников старше, чем у более сопротивляемых к вассальной залежности, исторически дольше живших в свободном западном мире западных украинцев.
Но для меня это большой подарок, мне в радость. Если раньше мои гордые западенцы говорили, что они не украинцы, а гуцулы, то теперь именно они говорят о себе: мы — украинцы, мы — за единую Украину!