Третье путешествие начинается с того, что Гулливер встречается с островом Лапута (или остров встречается с Гулливером, кому как угодно). Дело в том, что остров этот не простой, а летающий. Летает он с помощью гигантского магнита, установленного в алмазном основании, и благодаря этому способен осуществлять репрессии в подвластных ему землях — заслонить им солнце или же попросту раздавить. Здесь можно увидеть явную метафору господства Англии над Ирландией, на что указывает и название мятежного города Линдолино. Айзек Азимов проницательно заметил, что присутствие в слове двух «лин», наверняка, завуалированное название ирландской столицы Дублин («дуб-лин»).
Правда, к счастью для всего остального мира, Лапута способна летать только над ограниченной территорией, где магнитные породы залегают близко к поверхности. Идею о передвижении с помощью магнетизма использовал, ещё задолго до Свифта, Сирано де Бержерак в своём фантастическом романе, где герой стоял на железной повозке и подбрасывал вверх магнит, пока не достиг Луны. Несмотря на то, что «двигатель» Лапуты устроен более «научно», он также не применим в реальности, как и способ де Бержерака.
Собственно, жесточайшая сатира над учёными и составляет львиную долю «Третьего путешествия». В кривом зеркале писательской сатиры жители Лапуты предстают людьми, полностью оторванными от жизни. Они настолько углублены в отвлечённые размышления, что жёны сплошь и рядом им изменяют, а слугам приходится периодически хлопать «мыслителей» по лицам бычьими пузырями и возвращать к реальности.
Ещё более комичны академики Лагадо, поглощённые созданием самых безумных «прожектов» о том, как обустроить страну. При этом новые «прожекты» меняются так часто, что хозяйство страны доведено до полного запущения и истощения.
В описании учёных «идей» Свифт просто брызжет фантазией, смешанной с ядом. Так один «прожектор» занят извлечением солнечных лучей из огурцов, другой старается превратить экскременты обратно в питательные вещества, третий сгущает воздух в плотное вещество, четвёртый делает из льда порох, пятый ткёт пряжу из паутины, шестой выводит породу голых овец, седьмой советует вспахивать землю свиньями, восьмой — строить дома, начиная с крыши, а девятый — «выдувать» из тела больного хворь, с помощью мехов, воткнутых в… задницу!
Среди этих бредовых изобретений наиболее забавна одна машина, чем-то напоминающая «Вавилонскую библиотеку» из рассказа
Исследователи не без оснований предполагают, что в данном изобретении Свифт пародировал «логическую» машину, придуманную в начале XIV века францисканским монахом Луллием. Некоторые даже считают эти машины прообразами современных компьютеров, что лично мне кажется притянутым за уши.
Зато, шутя над астрономами, писатель неожиданно изрёк чистейшую правду. Часто утверждают, что именно Свифт первым предсказал наличие у Марса двух спутников и даже точно указал расстояния их орбит и период вращения. И это за 150 лет до реального открытия Фобоса и Деймоса! Подобный казус в биографии великого мистификатора породил немало невероятных гипотез, над которыми в частности подсмеивался Станислав Лем. В «20-м путешествии Йона Тихого» фантаст объясняет открытие Свифта «утечкой информации» у путешественников во времени:
«Элементы этих орбит служили паролем для группы наших инспекторов в Южной Англии, и один из них, встретив в трактире Свифта, по близорукости принял его за нового агента, явка с которым была назначена. В рапорте он умолчал об ошибке, решив, что Свифт все равно ничего не поймет; а несколько лет спустя в первом издании „Путешествий Гулливера“ мы прочитали об обоих спутниках Марса. Пароль немедля сменили, но это место осталось в книге уже навсегда».
Начнём с того, что никакой «точности» в указанных Свифтом расстояниях и периодах нет (в первом случае он ошибся в 2 раза, во втором — в полтора).
Сама же гипотеза о двух спутниках Марса была высказана ещё в 1610 году — и не кем-нибудь, а известным астрономом И. Кеплером в его работе «Разговор со звёздным вестником». Своё предположение Кеплер обосновывал просто: если у Земли 1 спутник, а у Юпитера — 4, то, видимо их количество возрастает по мере удаления от Солнца. Не надо забывать, что в те времена между Марсом и Юпитером предполагали наличие планеты Фаэтон (сейчас мы знаем, что там протянулся пояс астероидов). Значит, у Марса — 2 спутника, а у Фаэтона — 3.
Кстати, вслед за Кеплером и Свифтом гипотезу о двух лунах Марса повторил Вольтер, присовокупив, что иначе на более далёком от Солнца Марсе будет… слишком темно.
«Охота» астрономов за спутниками Марса продолжалась до 1877 года, пока их не открыл Асаф Холл. А мог и не открыть. Хотя в том году было противостояние Земли и Марса (т.е. они находились на наиболее близком расстоянии) учёный долго ничего не мог обнаружить. Он бы уже бросил наблюдения, да настояла жена. Благодаря её настойчивости открытие состоялось, и впоследствии фамилией жены — Стикси — назовут один из кратеров на Фобосе. Не забудут и «первопроходцев»: сегодня на Фобосе есть кратер Кеплера, а на Деймосе — кратеры Свифта и Вольтера.
Но вернёмся к третьему путешествию…
Только к идеям одного из «прожекторов» Свифт отнёсся благосклонно. Не обольщайтесь — это был ещё один повод поиздеваться над общественными нравами и политиками. О некоторых из этих идей — например, обмене половинками мозга между членам враждующих партий — я уже упоминал. Кроме этого учёный советует пинать и щипать политиков в конце аудиенции, чтобы они не слишком быстро забывали о просьбе посетителя. Также предлагается обложить налогом пороки (определять их должен беспристрастный суд), или наоборот — достоинства (тогда в этом случае их должен определять сам налогоплательщик).
«Женщины, по его предложению, должны быть обложены соответственно их красоте и уменью одеваться, причем им, как и мужчинам, следует предоставить право самим расценивать себя. Но женское постоянство, целомудрие, здравый смысл и добрый нрав не должны быть облагаемы, так как доходы от этих статей не покроют издержек по взиманию налога».
Надо сказать, что у неприязни Свифта к учёным были и личные причины. Писатель имел огромный зуб на самого Исаака Ньютона. Дело в том, что создателю классической физики приходилось не только открывать законы механики и гравитацию, но и заниматься государственными делами. Именно Ньютон удостоверил подлинность «неполноценной» монеты для Ирландии, чем и навлёк на себя гнев декана Свифта. Впрочем, политика всегда была для учёного лишь постылой обязанностью. Известно, что за всё время заседания в парламенте Ньютон только один раз попросил слова и то лишь для того, чтобы предложить закрыть форточку — слишком уж дуло…
Конечно, Свифт бичует теоретическую науку и философию чересчур жестоко и зачастую несправедливо. Сегодня, надеюсь, все понимают, что утилитарное отношение к науке сковывает учёную мысль и в итоге мешает приносить ту самую практическую пользу, на которой так настаивал писатель.
Но во многом Свифт и прав. Наука и философия, слишком оторванные от участия в реальной жизни, быстро вырождаются в схоластику. А уж наука, лишённая нравственности и высокой цели, попросту опасна. Именно благодаря ей вымышленный остров Лапута, давящий всех непокорных, превращается во вполне реальную ядерную бомбу.
О последнем — четвёртом — путешествии Гулливера читайте в следующей статье.