Подобная тема родилась у Свифта не случайно, ведь совсем недавно (а точнее в 1673 году) Левенгук представил миру свой знаменитый микроскоп, вызвавший большой ажиотаж даже у необразованных слоёв населения. Открытие дивного микромира послужило плодотворной средой для иронии писателя. Широко известно его шуточное стихотворение:
Натуралистами открыты
У паразитов паразиты,
И произвел переполох
Тот факт, что блохи есть у блох.
И обнаружил микроскоп,
Что на клопе бывает клоп,
Питающийся паразитом,
На нем другой — ad infinitum (лат. — до бесконечности — С.К.)
Наиболее известным стало путешествие в Лилипутию — настолько, что само слово «Гулливер» стало синонимом чего-то исполинского (вспомним хотя бы одноименные конфеты или названия магазинов одежды и обуви для крупных людей).
АНЕКДОТЫ:
После того как Гулливер перенес дизентерию, его еще долго вспоминали в стране Лилипутии.
Пришел Гулливер на лилипутскую дискотеку. И начало его колбасить, а лилипутов, соответственно, плющить.
Широко вошло в обиход и слово «лилипут» (lilliput), которым частенько называют людей-карликов (сами они предпочитают термин «маленькие люди»). По поводу происхождения этого слова однозначного мнения нет. Одни усматривают в нём шведские слова «lilla» (малышка) и «putte» (крошка, младенец), другие настаивают на английских: «lill» (небрежное произношение слова «little» — маленький) и «put» (диалектизм, означающий неотёсанного деревенского парня). Есть и такие, что выводят вторую часть слова от латинского «putidus» (так называли детей, подверженных взрослым порокам).
Что касается страны великанов, то её название — Бробдингнег (Brobdingneg) — нередко считают анаграммой, которую писатель составил из букв английских слов «большой», «крупный», «благородный» («grand», «bid» и «noble» без «le»).
Ну, а русский филолог Лев Успенский считал, что эти изыскания притянуты за уши — мол, как талантливый писатель, Свифт, скорее всего, не «складывал» новые слова из известных, а придумывал их интуитивно, хотя и основываясь на родной речи.
Прошлый раз я уже упоминал, что в своих описаниях Свифт весьма скрупулёзно придерживается избранных им масштабов. Если в Лилипутии всё в 12 раз меньше Гулливера, то в Бробдингнеге — в 12 раз больше.
В первой книге лилипуты кличут героя «Куинбус Флестрин» (Человек-Гора), он в одиночку уводит целый флот, между его ног марширует военный парад, а напыщенный титул лилипутского короля (
Во второй книге мы уже смеёмся над самим Гулливером, который с трудом отбивается от крыс и ос, становится забавой для карлика и обезьянки и чуть было не тонет в лепёшке коровьего навоза. Довольно убедительно писатель рисует и ужас, который испытывает герой при виде гигантской женской груди, недостатки которой увеличиваются сообразно пропорциям.
Относительность размеров Свифт соблюдал скрупулёзно, а вот в географии (пусть и вымышленной) немного напутал. Писатель указывал, что Лилипутия с Блефуску расположены
Первое путешествие писалось Свифтом ещё по горячим следам политических «разборок», в которых он принимал непосредственное участие, выступая на стороне тори. Поэтому в нём немало конкретных намёков и отсылок.
Так слемексены и тремексены (низкокаблучники и высококаблучники) — явный намёк на две главные английские партии. А приверженность лилипутского короля к высоким каблукам напоминает об английском короле Георге I, разогнавшим правительство тори и заменивший его представителями вигов. Шутки Свифта по поводу каблуков не так иносказательны, как кажется. Тори и виги действительно противопоставляли себя друг другу не только во взглядах, но и в имидже. Если первые носили локоны и ботинки с тупыми носками, то вторые — коротко стриглись и предпочитали острые носки.
Откровенной политической аллегорией является и противостояние Лилипутии и Блефуску, причиной которого стал спор по поводу того, с какого конца надо разбивать яйца — с острого или тупого. То, что Свифт предусмотрительно поместил Лилипутию на континенте, а Блефуску на острове, никого не обмануло. Все поняли, что речь идёт о войне за «испанское наследство» 1702−1714 гг. между протестантской Англией (остроконечниками) и католической Францией (тупоконечниками).
К слову, иронизируя над столь мелкой причиной для кровопролитной войны, Свифт не был в восторге от обилия религиозных течений. Напротив, он всегда испытывал неприязнь к церковным расколам и желал ненасильственного религиозного единства. Недаром он резонно спрашивал — а будут ли пуритане столь терпимы к инаковерующим, когда они возьмут власть? У многих вызывало большое сомнение, был ли сам Свифт горячо верующим человеком, но несомненно, что он считал религию оплотом нравственности и был противником государственного безбожия.
Как известно, Свифт поддерживал своего приятеля из стана тори Генри Болингброка, который выступал за прекращение англо-французской войны, вёл тайные переговоры с Францией и, в конце концов, добился сепаратного мира. Но тут пришли к власти виги и новый премьер-министр Роберт Уолпол тут же обвинил Болингброка в государственной измене, вынудив того бежать.
Отголоски этих событий мы наблюдаем и в истории Гулливера, который, хотя и помог обезвредить вражеский флот, отказался способствовать окончательному порабощению народа Блефуску. За это министр Флимнап просит у короля казнить «предателя», но монарх проявляет высочайшее «милосердие» и решает Гулливера только… ослепить.
Конечно, кроме завуалированной политической конкретики в книге Свифта отведено немало места и общим взглядам писателя. Так он восхваляет старинные (и давно не соблюдаемые) обычаи Лилипутии, по которым жителю, соблюдающему все законы страны, дают титул «снильпела» (блюстителя законов) и всяческие привилегии, а самым страшным преступлением считается мошенничество.
Ещё более ярко своё отношение к современной политике Свифт выразил устами мудрого короля великанов. Когда тот выслушивает хвастливые рассказы Гулливера об истории Британии и достижениях цивилизации, то вместо восторга приходит в ужас.
«Он объявил, что, по его мнению, эта история есть не что иное, как куча заговоров, смут, убийств, избиений, революций и высылок, являющихся худшим результатом жадности, партийности, лицемерия, вероломства, жестокости, бешенства, безумия, ненависти, зависти, сластолюбия, злобы и честолюбия.
…По его мнению, всякий, кто вместо одного колоса или одного стебля травы сумеет вырастить на том же поле два, окажет человечеству и своей родине большую услугу, чем все политики, взятые вместе»
Достаётся во втором путешествии на орехи и всякого рода философам и отвлечённым мыслителям. Но наиболее жестокое бичевание умозрительной науки будет произведено Свифтом в 3-м путешествии Гулливера, которое мы разберём в следующий раз.