Премии, сборы, народная любовь, все дела. Кто ж против? Хороший фильм, качественный, добротный. На цитаты разобран. Смотрится захватывающе, сочувствие вызывает. И споры тоже.
Больше всего споров (доходящих до драк с виртуальными ошметками) вызывает слесарь Гоша (он же Жора, он же Гога): большая половина женщин страстно взывает «ах, какой мужчина, мне б такого», а меньшая (испорченная распроклятым феминизмом) возмущается тем, что он сексист.
Хотя мне как раз это возмущение не очень понятно — какой же он сексист, если он в первый же визит к Катерине сам ужин приготовил? Настоящий мачо раскидал бы носки по квартире и ждал, пока усталая женщина приготовит и поднесет. У него только на социальном статусе в
Но я не об этом. Гошу оставим на потом. Сейчас я о другом. О том, что это советское кино считается оптимистичным, поскольку вроде бы несет посыл о том, что в СССР каждый был кузнец своего счастья, и вот, мол, девушки из провинции могли добиться успеха и стать директором комбината.
Ну, в общем, наверное, да, могли. Сам Хрущев был сначала слесарем, а Горбачев — комбайнером. Хотя они и не девушки. Вот и Фурцева в молодости была ткачихой. («Светлый путь» все видели? Кстати, гениальный фильм совершенно.) И так далее. Правда, все они пошли вверх не через образование, а через комсомол и партию. Но все же — не чучелом, так тушкой.
А что, собственно, в фильме оптимистичного? Как в нем показана благополучная жизнь страны?
Мне очень даже странно, что показано: в обеих частях сюжет вертится вокруг социального неравенства. В первой части — коллизия происходит из-за неравенства положений Катерины и Рудольфа (точнее, его запросов). Квартира профессора с консьержкой — и житье рабочих девушек, затем небогатая дачка третьей подруги. Контраст весьма выпуклый.
И все горе Катерины случилось именно из-за того, что она, будучи из второго сорта, пыталась выдать себя за первый! Причем когда мамаша Рудольфа и он сам корят ее за то, что она обманом проникла не в свой класс, девушке даже не приходит в голову атаковать эту позицию. Она ни разу его даже не спросила: а ты меня любил только за шикарную квартиру? Ему и ответить было бы нечего, его позиция значительно более уязвима: гнался за богатой наследницей, да еще и ребенка заделал. Ей стоило припугнуть его комсомольской разборкой, в случае которой он бы вверх тормашками полетел с телевидения.
Заметьте, я не говорю, что это надо было делать — но припугнуть его надо было. Сказать, что я в комсомол пожалуюсь, что ты меня обольстил, да еще и пролетарским происхождением попрекал — и он, и его мамочка еще бегали бы за Катериной и умоляли бы за него выйти.
Но она даже не пытается это делать! Почему? А потому, что советская пролетарка сама сознает себя низшим классом. Она еще просит у него прощения! Не он у нее — за то, что соблазнил, заделал ребенка и не женится, а она у него! Она его обманула — да, обманывать нехорошо, но его упреки просто чудовищны: ты мне сказала, что богата, а на самом деле на заводе работаешь?!
Это что, позор — работать на заводе в стране победившей диктатуры пролетариата? Но ведь и она тоже так думает. Это очень даже антисоветский факт, и очень неприятный. Он вдребезги разбивает миф о равенстве и братстве соединившихся пролетариев всех стран! Оказывается, рабочие в послевоенном СССР были людьми второго сорта?!
Ну и, конечно, две из трех девушек усиленно пробиваются вверх: выйти, во что бы то ни стало выйти из рабочего класса. Эффектная Людмила только об этом и говорит — ни слова о перевыполнении плана, никакой заботы о целине! Катерина идет правильным путем (надо учиться и выбиться в номенклатуру), Людмила пытается идти неправильным (выйти за академика или генерала), но пробиваются. Людмила таки вышла замуж за знаменитого хоккеиста, но случилась осечка — хоккеист спился, а она (вопреки тому, что советуют некоторые в ШЖ) не пожелала положить жизнь к ногам его горького пьянства и опять ударилась в поиски…
Третья подруга, Антонина, как в 50-х была маляром, так и в 70-х маляр. Семья у нее хорошая, крепкая и, как теперь модно говорить, — «многопоколенная» (это когда три поколения живет на головах друг у друга, по колено в пожитках). При этом социального или карьерного прогресса нет как нет, материально-вещевого тоже не очень. И духовного роста у Антонины не заметно, она за 20 лет просто не изменилась никак.
Итак, из трех девиц в первый сорт пробилась только одна, да и ту ревнивый к успеху «Гоша, он же Гога, он же Жора» неизбежно сковырнет назад, потому что не потерпит в семье бабу-начальника.
Второй реакционный посыл в фильме — мизогинический. Утверждается, что баба без мужа — ноль, хоть она даже директор комбината (а хоть и директор института статистики, как Людмила Прокофьевна). Она обречена рыдать в подушку, хотя у нее есть и положение, и любимая работа, и перспектива, и достаток, и автомобиль (по тем временам немаловажно), и дочь, и любовник. Но без законного мужа все равно она обречена быть несчастной. Она никто, и успехи ее ничто.
Вторая подруга мужа не нашла, и нам старательно показывают, что ее жизнь тоже пуста и никчемна. И только третья устроена в семье и живет «правильно» (но скучно).
Идеология фильма совпадает с мейнстримным убеждением, что сама по себе женщина не может иметь важных интересов в жизни, кроме мужа.
Хорошо. Вот героиня обретает долгожданного мужа, и — о ужас! — ему совершенно поперек горла все, чего она с таким трудом добивалась 20 лет: ее работа и положение директора комбината, большая зарплата и соответственный этой должности характер! Он это недвусмысленно высказал чуть не в первые минуты знакомства. Поэтому он будет ее гнуть и ломать, а она будет гнуться и ломаться, потому что — как же? Муж же!
Что ж тут оптимистичного? Вторая подруга так и будет пропадать в поисках удачного брака, третья — вариться в рутине, а главная неизбежно погрязнет в конфликте «муж или карьера». А оптимизм в чем?