Это пристрастие затронуло всю культуру Запада: литературу, живопись, архитектуру. Когда это началось — сказать невозможно, потому что перемещение с Запада на Восток и в обратном направлении началось задолго до исторических времен. Правда, в те времена (иногда совершенно дикие) не было печати, средств массовой информации. И интеллектуальное движение носило местечковый характер: там рождалась одна школа, там появлялись философы, там вырастали традиции.
Но для переноса этих вещей из одного места в другое требовались носители. Их были единицы, потому что далеко не каждый знал что-то, что можно было перенести с места на место, мало было хороших рассказчиков, еще меньше было людей, которые могли что-то записать, написать, сочинить. И путешествовали они потихоньку и в малых количествах.
Но процесс шел. В западной культуре то там, то здесь появлялись восточные элементы: одежда, архитектура, литература, живопись.
И вот настало время ориентализма. Ученые начали изучать восточные учения, литераторы начали писать подражания восточным поэтам, архитекторы начали строить здания на восточный манер. Художники тоже захотели чего-то восточного.
Но одно дело — изучить, а потом применить. Другое — услышать и нафантазировать. Кстати, для художника это вовсе неплохо. Ему нужна фантазия, ему нужна свобода. Но в случае с ориентализмом произошло фантастическое смешение желаний художников с почти абсолютным незнанием восточной действительности.
И это не так уж страшно. Писали же все художники и библейские сюжеты, не видя ни одного действующего лица и не бывая в обстановке, где эти лица действовали. Или мифологические сюжеты: это сплошная фантастика хотя бы потому, что ни один человек не знает, как выглядел Зевс или Гея.
Разница только во временном интервале: тот Восток, который рисовали художники, был как бы современником, а мифы и библейские сказания отстояли на 2000 лет.
И вот это представление о том, что на картине ты видишь восточную современность, вносит в головы изрядную путаницу. Особенно в головы тех, кто не слишком много знает о действительности, об обычаях Востока.
Ориенталисты от живописи — прекрасные художники, у них цвет бьет с полотен, их женщины возбуждают, их обстановка просится в домашний интерьер. Но их картины — самые точные свидетели того, что авторы (за редким исключением) никогда не бывали в тех местах, которые они изобразили.
Увлечение восточными мотивами использовалось в буквальном смысле всеми, кто мог что-то произвести. Это и мелкая пластика, и какие-то символические вещи, и картины. Если товар пользуется спросом — его надо принести на рынок. Это последнее вовсе не значит, что вам предложат низкокачественную поделку, нет. Но это изделие (в частности, картины) могут сформировать у вас ложное представление об изображаемом объекте.
В качестве примера — художник Эдуард Рихтер (Edouard Richter, 1844−1913). Родился в Париже, учился в Гааге, Антверпене, Париже. Неоднократно был отмечен медалями Французского общества художников.
«Мечты». Первый взгляд — перед нами какая-то восточная женщина. Какая — совершенно неясно, но она привлекательна! Ее окружают какие-то яркие предметы: тумбочка с замысловатым орнаментом, кальян. А что привлекает в женщине? Ее широко раскрытые глаза, манящая улыбка, подчеркивающее грудь платье.
Первое впечатление — Восток. А потом начинаешь понимать, что это Запад в чистом виде. На женщине европейская одежда, у нее европейская прическа. Да и сама она не азиатка — нежнейшая белая кожа.
Предположим, что это — женщина из гарема, тогда вопрос: а кто разрешил художнику смотреть на нее? Нарисовать ее? Сам владелец гарема?
«Беглянки». Две женщины осторожно выходят из здания, перед которым дремлет часовой. Что здесь восточного? Чалма на часовом, орнамент на арке. Одежда на женщинах — как театральные костюмы. Но как бы аромат картины говорит, что женщина Востока вот так вот может сбежать из-под стражи (если есть стражник, логично предположить, что они бегут из гарема).
Красиво, ярко, впечатляет. Но какое отношение это имеет к Востоку? Восточная женщина должна закрыть лицо! Но тогда зачем картина?
«Шехерезада». Уставшая от бдения служанка спит, уткнувшись в матрац. Утомленная долгими занятиями с шахом, Шехерезада облокотилась на подушку. В ее глазах — тревога за завтрашний день. Ярко, красиво, впечатляюще. Но как художник проник в шахский гарем? Кто ему дал увидеть жен падишаха?
Может быть, у него были советчики, его приятели, которые побывали на Востоке и что-то видели. Может быть, они ему подсказывали, как и что рисовать. А может быть, это все художник сочинил в своей студии.
«Студия художника». Эта картина показывает нам кухню ориентализма. Ковры, вазы, замысловатое оружие… Здесь не все вещи с Востока, но с таким оснащением можно писать любую восточную картину.
У Эдуарда Рихтера в его картинах есть не только восточный аромат. На полотне «Визит к роженице» три дамы в богатом европейском интерьере. Одна из них недавно родила, но не очень ясно, кто из них. Вероятнее всего — что стоит с какой-то посудиной, она и одета попроще. Яркие краски, красивая женщина, море за окном, плющ в проеме окна. Картина дышит покоем, умиротворенностью. Нет страстей, нет восточных атрибутов, нет драмы или интриги — а на картину хочется любоваться.
Картины Эдуарда Рихтера воспринимали, его награждали медалями, ему подражали, наконец. И он был не одинок в изображении якобы восточных сцен. Достаточно вспомнить Доминика Энгра с его одалисками и прочими восточными сладостями.
Бесспорно то, что женское тело было и на Востоке. Бесспорно то, что ни один художник не мог проникнуть в гарем и увидеть жен и наложниц. Бесспорно то, что художники творили свои восточные картины. Бесспорно то, что эти картины покупали, потому что это было окно в мир страстей, горячих женщин, в окутанный легендами незнакомый мир чего-то восточного, пусть даже абсолютно фантастического. Одним словом — «oriental».