Литературные произведения тех лет страдают некоторой однобокостью: уж очень все тихо и спокойно в оккупированном Париже. Дисгармонию вносит некто Опиц Георг Эмануэль (1775−1841) — художник, очевидец происходившего.
Георг оставил после себя достаточно много работ. И среди них — заметная серия, которую можно назвать «Русские войска в Париже». В этой серии много рисунков почти пасторальных. Но есть и драматические.
Начнем с драматических.
Картинка называется «Бесчинства казаков». Двое держат девушку, ее отец — на полу, мать держит на руках младшего, закрывая его от ужаса происходящего. Двое на заднем плане добрались до полки с едой. Любопытные — в двери и в окне.
Продолжение не сулит ничего хорошего ни девушке, ни ее домашним.
Другая картинка — «Русские солдаты и казаки в доме еврея».
Офицер с шашкой наголо приказывает солдатам накормить еврея, сидящего за столом, свининой. На заднем плане — его отец в отчаянии поднял руки к небу. За дверью пытаются изнасиловать дочь хозяев дома.
Историки пишут, что после жалоб командованию случаи разбоя и грабежей прекратились, но сколько дней прошло от подачи первых жалоб до приказа?
Русские офицеры оставили довольно много литературных памятников о парижской эпопее. Естественно, они, как правило, не видели таких сцен. Зато было нечто другое, более приятное. Например, женщины. Женщины не только в домашней обстановке и на улице, но и в публичных домах.
Казаки прогуливались по улице и как бы ненароком оказались возле дома, на вывеске которого значится «Полупансион с молоденькими девушками». К ним вышла неопределенного возраста чернокудрая тюрбаноголовая мамаша и человечек с продранным локтем, пытающийся проводить одного из казаков внутрь. С балкона за этой сценой наблюдают две хорошо накрашенные девицы.
Казак на переднем плане увлечен разбрасыванием денег: ему протягивают руки, шляпу, у него под ногами собирают упавшие монеты.
Что внутри этого полупансиона? Вполне может быть и то, что описал офицер А. Чертков: ««На третьем этаже — сборище публичных девок, на втором — игра в рулетку, на антресолях — ссудная касса, на первом этаже — оружейная мастерская. Этот дом — подробная и истинная картина того, к чему приводит разгул страстей».
Отношение к русским воинам было скорее удивленное, чем озлобленное. Объяснялось это тем, что царь Александр не давал разграбить исторические ценности Парижа (и руками не только своих солдат, но и слишком воинственных парижан).
Оккупационные власти никого не преследовали, свидетельством тому — карикатуры на русских, вывешенные в центре Парижа.
Бывали и стычки между вояками и населением.
Привычка вести себя вольно давала о себе знать везде. Солдаты готовили мясо на кострах на улице, купали лошадей в Сене. Последнее воспринималось женским населением с большим интересом, потому что не только лошади были без одежды.
Женщины были, мягко говоря, доступны. С ними можно было познакомиться на улице, можно было пригласить в лагерь. Можно было свести знакомство на прогулке в садах Тюильри, на базаре.
Некоторые ходили в музеи (преимущественно офицеры). Иные заводили знакомства с дальней целью не возвращаться в Россию — и это удавалось. Солдаты уходили к фермерам, «которые не только хорошо платят им, но еще отдают за них дочерей» (Ф. Ростопчин).
Армия вернулась домой, в Россию. Она увидела Европу, она вдохнула другой запах. Кто-то продолжил привычную жизнь. Кто-то решил, что в России надо что-то менять, начал действовать и кончил жизнь на виселице.
О парижских днях 1814 года остались мемуары и рисунки очевидца — Георга Эммануэля Опица.