Те, которые подревнее, помнят другие китайские вещи: скатерти, термосы, тазики… полотенца, покрывала, отрезы «на платье». Тогда китайские вещи были на редкость прочные и добротные — не линяли, не выцветали годами, невзирая на стирки. У меня до сих пор есть тазик с роскошными павлинами — от бабушки остался. Он все такой же яркий! А бабушкино китайское банное полотенце времен «Великой дружбы» на много лет пережило и дружбу с Китаем, и вражду, пережило оно и бабушку на много лет… и сносилось у меня только пару лет назад. Они были просто вечными, эти вещи.
А ведь «Великая дружба» — это тоже эпоха. Мир был совершенно другим, и Китай был другим — в нашем сознании это была огромная страна, населенная простодушными трудолюбивыми крестянами, которых раньше угнетали, была классовая борьба и эксплуатация, а теперь у них тоже социализм, и они мирно сажают свой рис и делают красивые вещи под руководством мудрого Мао (ну пока он не поссорился с Никитой, он и для нас был объявлен мудрым, а как же). Помню песню «Москва-Пекин! Москва-Пекин!» — бодрая и бравурная, как все тогда. Помню картинки с толстенькими китайчатами и улыбчатыми китайскими красноармейцами. О том, что Китай еще и страна с колоссальной, огромной литературой и более чем трехтысячелетней страшной историей — этого нам знать было не обязательно. Главное — усвоить про классовую борьбу и что Китай широкими шагами идет к коммунизму.
У бабушки моей были приятельницы, три пожилые сестры. У них была общая дочь Валечка (дочь, конечно, была одной из них, но отца у нее не было, а остальные сестры были не замужем и жили с ними), постарше меня лет на 7−8. Она во времена Великой Дружбы была старшеклассница, а я совсем зеленая первоклашка. Естественно, что я все знала про ее школьные дела — тетки наперебой рассказывали бабушке об ее успехах, а я сидела под столом и все слушала.
А в школах тогда в моде и в фаворе был так называемый КИД, клуб интернациональной дружбы. Где все активисты должны были переписываться с иностранными школьниками. Ну конечно, из дружественных стран. Я завидовала! Это ведь так интересно…
Валечке, как и многим другим, достался Китай. Ей дали адрес, она написала. Завязалась переписка, причем Валя думала, что Ляо Cяо — девочка, а Ляо Cяо думал, что Валя — мальчик. Ну, разобрались. Посылали они друг другу открытки и письма о пионерской работе, а однажды он прислал ей замечательные бумажные закладки для книг — нежнейшая ручная работа, акварель в стиле «цветы и птицы».
А потом грянула культурная революция. Шаги к коммунизму стали слишком широкими и превратились в Большой Скачок. Помню, как во дворе (описанном в рассказе «Майн штетеле Бэлц») зачитывали вслух статью из «Правды» — что в Китае творится: всех образованных людей и работников умственного труда выслали в деревни для перевоспитания… как отрезают девушкам косы, как выбросился из окна знаменитый пианист после того, как хунвэйбины переломали ему руки крышкой рояля… убили писателя Лао Шэ… Как отозвали всех китайских студентов, которые учились в СССР, и как зараженных ревизионизмом кого убили, кого сослали, а тех, кого не убили и не сослали — заставляли громко каяться на собраниях и публично поливать грязью себя и «ревизионистов».
Могу что-то перепутать, но общее впечатление помню хорошо.
И совсем не помню, откуда были сведения, но говорили, что с теми, которые переписывались с советскими школьниками, тоже как-то нехорошо обошлись. Как с потенциальными агентами ревизионизма.
Так что неизвестно, не пострадал ли милый китайский школьник Ляо Сяо за переписку с Валечкой по поручению пионерского клуба интернациональной дружбы.
Я хотела про термосы с попугаями и павлинами написать, а вышло вот что.