Между тем в одном из залов этого дома явно что-то происходило — я слышал бубнящие голоса, изредка аплодисменты, откуда-то выбегали одухотворённые люди, куда-то исчезали и возвращались ещё более одухотворённые. Так как работницы дома уже не просто косились на меня, а смотрели в упор и недоброжелательно, подсчитывая каждый мой шаг и количество оставленной грязи, я сделал вид человека, приглашённого на мероприятие, тоже надел одухотворённое лицо и уверенно пошёл в зал, благо вход был свободным. В конце концов, и я имею отношение к искусству, ведь у меня дома телевизор изредка, но показывает телеканал «Культура», пусть и в качестве снотворного.
Хранительницы храма искусств со швабрами посмотрели, конечно, мне в спину с ненавистью, но тёплый и уютный зал манил в свои объятия, и даже если там проходило собрание членов «Общества любителей поэзии Монголии» — что делать, лучше два часа помучиться и послушать стихи монгольских поэтов, чем промокнуть, простудиться и умереть в расцвете сил, так и не познав монгольского стихотворчества.
Мне повезло. Свободных мест было достаточно, а сидевшая на сцене группа товарищей совершенно не походила на монгольских поэтов. Если честно, эта группа и на русских-то поэтов не очень походила, но это так, к слову. Хотя один товарищ, сидевший прямо по центру, чем-то неуловимым напоминал монгола — то ли узкими глазами, то ли буддийским спокойствием. Но, может, это были последствия бурно проведённого вечера, а возможности привести глаза в обычное состояние никак не предоставлялось…
В кресле рядом со мной мирно дремал, судя по аппаратуре, фотограф, у которого я и решил выяснить, куда попал. Интеллигентно ударив его локтем, я начал издалека.
— Извините, товарищ, а какая повестка дня?
— Отчёт. Выборы. Разное, — фотограф оказался тёртым калачом.
— «Разное» уже было?
— «Разное» где-то на улице. Все туда бегают.
— А что здесь вообще происходит? — задал я наконец главный вопрос.
—
Пленум ЦК! Я родился и вырос в СССР, словосочетание «пленум ЦК» всегда вызывало у меня благоговейный ужас, желание встать по стойке «смирно» и долго скандировать «Ленин! Партия! Комсомол!». Фотограф, видимо, почувствовал мой настрой и прошептал:
— Успокойся, мужик…
Я успокоился, расслабленно откинулся на спинку, стал внимать речам со сцены и размышлять. Слово «культура» пришло к нам из санскрита. Имеет два корня — «культ» (почитание) и «ур» (свет). То есть я совершенно случайно попал на пленум ЦК профсоюза почитателей света. На трибуну как раз взошла одна из почитательниц и начала жаловаться на маленькие зарплаты в отрасли культуры.
Оказывается, библиотекарь в Брянской области получает около восьми тысяч рублей в месяц. Зато, мысленно возразил я, работник культуры Стас Михайлов заработал за прошлый год двадцать миллионов долларов. Учительница музыки из Оренбурга, продолжила выступающая, зарабатывает семь тысяч рублей, но я снова возразил, что, например, деятель культуры Гоша Куценко зарабатывает тоже семь тысяч, но в день и евро. А в среднем — я подсчитал! — библиотекарь из Брянской области получает в месяц немногим меньше миллиона долларов! Про учительницу музыки я уже молчу, а то если она узнает, сколько в среднем зарабатывает, про гаммы забудет. Надо же всё усреднять, для чего-то древние люди статистику придумали! Между тем выступающая словно прочитала мои мысли.
— Конечно, — сказала она, — ведущие артисты театров, и, как говорят продюсеры, «продаваемые» артисты получают хорошие деньги и не жалуются. Но есть же тысячи «непродаваемых» и неведущих! Есть же сотни музейных работников, живущих на грани нищеты! И так называемая «средняя» зарплата по отрасли здесь сродни средней температуре по больнице!
Тут я с ней согласился, всё в жизни статистикой не измеришь, особенно в такой, как они почему-то называют культуру, отрасли. Трудно отнести библиотекаршу из Брянской области к категории «хорошо продаваемых артистов». А если б ещё и учительница музыки из Оренбурга была «продаваемой», то это был бы уже совсем другой профсоюз, пока, к счастью, незарегистрированный, хоть и активно работающий. А «хорошо продаваемый» Стас Михайлов, кстати, если и относится к культуре, то… Плохо, в общем, он к ней относится. Как к отрасли.
Тем временем женщину на трибуне сменил мужчина с внешностью хорошо поддаваемого артиста. Вот его речь меня вначале успокоила. Он сказал, что отрасль культуры модернизируется семимильными шагами. В одной музыкальной школе поменяли старое деревянное окно на пластиковое. В другой школе, художественной, сменили сантехнику, в смысле унитаз. Отстояли здание одного популярного московского театра от приватизации женой главного режиссёра. В некоторых регионах строятся новые дома культуры. Я так понял, что он имел в виду замок Максима Галкина в деревне Грязи и Театр песни его жены в Санкт-Петербурге.
Но затем, рассказав про сохранение культурного пространства и о запрете увольнять библиотекарей, мужчина перешёл к проблемам. Оказалось, что всё отвратительно.
— Политика государства в отношении отрасли культуры разрушает, а не сохраняет, — говорил мужчина, уже забыв, видимо, про пластиковое окно и новый унитаз. — А все усилия нашего профсоюза натыкаются на стену равнодушия. К сожалению, у нас много, очень много недоброжелателей именно среди представителей власти…
Тут я похолодел. Я представил лицо главного представителя власти в России и, соответственно, главного недоброжелателя профсоюза работников культуры и понял, что надо бежать. Находиться в одном зале с людьми, которых недолюбливает такой человек не то чтобы опасно, сейчас не тридцать седьмой год, но… Нежелательно, так скажем.
Я потянулся к выходу, закрывая лицо от фотографа, который вдруг решил меня запечатлеть. Моя фотография с подписью «Недовольный режимом член профсоюза работников культуры требует отставки правительства» мне была совершенно не нужна. А если ещё с помощью фотошопа мне булыжник в руку вложат… Всё это может кончиться нехорошо, и я побежал, не обращая внимания на удивлённые профсоюзные взгляды. Пусть смотрят, спокойная жизнь дороже.
Я даже не стал слушать концепцию социально-экономической модернизации и децентрализации культурной отрасли, которую начал излагать выступающий. К тому же в ней, в этой концепции, не было ни одного понятного слова, а выражение «культурная отрасль» уже начало меня пугать.