Но не закончилась облава и не спят гончие,
И гибнут всё время молодые волки во всём огромном мире.
Не позвольте содрать вашу кожу! Защищайтесь и вы!
О братья волки, защищайтесь, пока вы все не погибли!
(Перевод Я. Качмарского)
В 1977 году на Фестивале студенческой песни в Кракове этот по сути вольный перевод знаменитой «Охоты на волков», исполненный на пару с Петром Гераком, принес будущему поэту первую премию и стал начальной точкой отсчета его популярности.
Между прочим, у Качмарского это был не первый перевод из Высоцкого. Достаточно вспомнить песню «Сгорели мы по недоразумению», которую Яцек перевел в 1973 году. Потом — «Случай в ресторане». Кто сейчас об этом помнит, кроме специалистов? А вот после личной встречи Качмарского с Высоцким, видимо какая-то часть энергетики от второго передалась первому. И появилась «Облава», с которой Яцек пошел к своей известности.
Иначе говоря, во многом именно благодаря Высоцкому началось становление Качмарского как поэта. Есть такое понятие, как межнациональное влияние. Явление, встречающееся в поэзии очень редко. Но в случае с Качмарским и Высоцким оно просматривается очень явно, четко и однозначно.
Яцек по-своему использует достаточно большое количество идей и тем Владимира Семеновича. И здесь не только его «Облава» или «Эпитафия Высоцкому» как перекличка между «Охотой» и «Истопи ты мне баньку» или «Конями привередливыми». Можно вспомнить пару «Канатоходец» Высоцкого и написанную Качмарским во время введения Ярузельским военного положения «Наш цирк закрыли на ключ».
При этом ни в коем случае нельзя говорить о подражании одного поэта другому. Качмарский, опираясь на поэтическое наследие Высоцкого, идёт своей собственной дорогой. В его вольных переводах появляются новые символы и образы, отсутствовавшие в русском оригинале. Вот что, например, говорит сам поэт о введение в текст «Облавы» собак, которых не было у Владимира Семеновича в его «Охоте на волков»:
Не мог я по примеру Высоцкого использовать образ красной тряпки над землёй, которую боится волк. Эта его метафора была актуальна в Советском Союзе, так как речь шла о безволии подавленных людей, которые были не в состоянии перепрыгнуть через красную тряпку, даже если от этого зависела их жизнь.
В Польше же любой перепрыгивал через красную тряпку, если хотел или был вынужден это сделать. У нас проблемой были именно псы, готовые пойти против собственной природы…
Учитывая вот эту, где-то усилившуюся, где-то появившуюся именно у Яцека политическую составляющую его стихов и песен, их общественный резонанс, актуальность и соответствие конкретному времени в истории страны, сама собой напрашивается ещё одна параллель. Между Качмарским и Тальковым.
Яцека ведь называли «голосом „Солидарности“». А его «Стены» были официальным гимном этой известной далеко за пределами Польши организации. Но даже принимая во внимание политическую составляющую стихов и песен Качмарского, их привязку к конкретному поколению как представителю своего времени — польский поэт опять же всё-таки ближе к Высоцкому, чем к Талькову.
Потому что Польша не воспринимала его как голос конкретной партии. Или голос конкретного поколения. Страна считала Качмарского голосом нации.
Точно так же когда-то мы относились к Высоцкому, которого слушали все. Даже его гонители. Достаточно вспомнить уже давно ставшее классикой — «меня зовут большие люди, чтоб я им пел «Охоту на волков»
Тальков всё-таки несколько иной. Как мне кажется, он певец конкретного поколения и не менее конкретной проблематики. Но что-то пока неясное, неуловимое, наперекор всему — проглядывается, проступает в образе польского поэта и от Игоря Талькова.
Опять же — как показалось мне. Просто мы, наверное, пока не воспринимаем Качмарского так, как его воспринимают в Польше. Мы только знаем, что он тесно связан не только с польской, что вполне естественно, но и с русской культурой. Мы — знаем. А хорошо бы не только знать, но и прочувствовать.
Проблема в том, что для того, чтобы это сделать, надо знать творчество. А мы пока такой возможности не имеем. Просто потому, что нет ещё достаточного количества переводов стихов Яцека. Если оглядеться вокруг, посмотреть, посчитать… Много ли переводов стихов и песен Качмарского мы знаем? Около десятка. Может быть, чуть больше. И всё!
Но разве можно на основании такого информационного мизера делать какие-то выводы о творчестве поэта? Как рассуждать о нём, если нам не известна большая часть его поэтического наследия, скрытая от потенциального читателя языковым барьером?
Поэтому сегодня в этой статье — только часть из того, что можно бы рассказать о духовных и творческих ниточках, связывающих Яцека Качмарского с русской культурой. Их ведь много. Очень много.
Просто большинство из них пока не дошло до русского читателя. Как, например, стихотворение «Рублев», написанное под впечатлением от одноименного фильма Андрея Тарковского. Глубокое, философское произведение, в котором польский поэт вслед за русским режиссером и одновременно вместе с ним задумывается над взаимоотношениями личности и власти. Рассуждает о месте поэта в современном ему обществе. О присутствии в творчестве божественной составляющей.
В этом произведении Качмарский пытается найти свои ответы на те вопросы, которые уже достаточно давно перешагнули рамки национальных границ. Поэтому и его творчество уже не может принадлежать исключительно Польше, для которой он творил. Или только России, от культурного наследия которой Яцек получил очень многое из того, благодаря чему он стал тем, кем стал. Его стихи и песни уже вошли в общемировую культурную копилку.
И, наверное, осталось только подождать. Чтобы пришло время, и в каждой стране появился бы тот, кто сможет раскрыть своим соотечественникам красоту произведений Качмарского.