Из равнинных плодородных степей к северо-черноморским гаваням стекалась пшеница, и торговля — основа экономики — обеспечивала политическую стабильность этого края.
Россия, проглотив левобережную Украину, а затем через турецкие походы, наконец добралась до Черного моря. Но не Одесса тогда играла роль «южной Пальмиры». Уткнувшийся в горло Днепра Херсонес-Херсон да городок Николаев были основными гаванями. В 1787 году уже первый десяток кораблей побежал с зерном на Марсель. И быть бы Одессе забытой дырой, да несчастье помогло: Херсон и Николаев были расположены в заболоченной местности, а потому доставка хлеба в эти гавани была затруднена — волы вязли.
Тогда царское око остановилось на поселении Очаков, расположенном непосредственно на море. И быть бы Очакову навсегда турецкой крепостью, если бы не авантюрный испанец Дон Иосиф Де Рибас. Он вызвался завоевать эту крепость Гаджи-бей, завоевал и решил увековечить свой триумф основанием нового города. Хаджибейский лиман глубок, судоходен 12 месяцев в году. Город можно сподручно строить из местного камня — понтийского черепашника, или, как говорят в Одессе, ракушняка. В толщах этого известняка можно было легко строить колодцы. Сам город стоял на возвышении, а внизу, у верфей, оставалось еще много места для складов зерна и прочего товара. Идеальное место.
Незадолго до смерти Екатерины начали строить сам порт, а новый город у порта, чтобы вытравить ненавистный турецкий дух, назвали греческим словом Одессос (хотя на самом деле поселение Одессос было далече от порта, в пятидесяти верстах, на Тилигульском лимане).
Если в 1794 году в одесский порт зашло всего 5 кораблей, то на следующий год их было уже 39, а через два года 86. А с 1802 года экспорт из Одессы уже превышал импорт европейских товаров. И импортом была украинская пшеница. И Украина стала житницей Европы, а порт Одессы стал ее отправителем.
Рост объемов продаж зерна пер как на дрожжах. Вот представьте: в 1843 году шляхами Украины проехало 200 тысяч возов, которые привезли в Одесский порт 1 миллион четвертей пшеницы и 200 тысяч четвертей семян льна, из которого на западе производили техническое масло. Представили? Представляйте дальше: ежедневно в город Одессу въезжало от 500 до 1000 возов с зерном: тяжелые возы, запряженные огромными волами, чумаки в широкополых украинских шляпах, скрип колес по тесным одесским улицам и неспешный ход волов под горку к зерновым складам.
Если символом Америки может служить кибитка среди прерий, то «сим-волом» Одессы будет вот этот чумак на мешках с зерном, правящий упряжкой волов.
Но крестьяне не могли выращивать свой хлеб и одновременно продавать его заморским купцам. Нужны были посредники, которые связали бы Запад и производителя пшеницы. Так и родился еврейский миф.
Действительно, на эту роль очень подходили черноморские евреи. Среди них было много образованных опытных торговцев, имеющих общинные связи с единоверцами по всей Украине. В 1844 году треть одесского купечества были иудеями. (Посредничать в торговле в те времена было дело рисковое: заморские купцы делали предоплату зерна только в размере половины контракта.) Украинская пшеница кормила не только крестьянина, но и все население города Одессы. За счет этого посредничества город отстраивался, расширялся на вилке «купи-продай».
Правительство никак не участвовало в городском развитии, оно отстраненно не вмешивалось, но и не мешало развитию градостроительства. В Одессу потекли переселенцы из Новороссии, население росло, и в XIX веке Одесса стала самым быстро развивающимся городом Империи. И нигде в мире не было таких хлебопроизводящих территорий, расположенных так близко от морских путей и западных потребителей. Южная Украина стала «европейской Австралией».
В 1846 году Одесса отгрузила в трюмы кораблей 2 миллиона четвертей пшеницы. Получив 15 миллионов прибыли. Например, перед Крымской войной половина потребляемой Англией пшеницы была украинской. А были еще и другие страны Европы и Балканского региона. В 1981 году 93% степной Украины были засеяны пшеницей. Это был апофеоз расцвета города Одессы. На украинской пшенице и опытных еврейских гешефтмахерах имперская Россия зарабатывала твердую валюту.
И если политика невмешательства (но и не мешания) властей первой половины XIX века приносила свои позитивные результаты, то с развитием конкуренции на мировом рынке зерна «жемчужина у моря» потребовала помощи и внимания метрополии.
Прикативший в Одессу с инспекцией «помощничек» П. Белявский докладывает Государю, что ни один город не имеет таких прибылей от торговли. Но ни один так мало не отслюнивает денег короне. Начинается политика выкачивания денег из города. В ответ зарождается новое движение — мечта о выделении в статус свободной экономической зоны, как бы сейчас сказали, а тогда говорили «порто франко» или «вольный город».
А тем временем город катастрофически нуждался в этих деньгах. Портовые верфи и сооружения постарели, сам порт нуждался в модернизации. Иногда пароходы простаивали по 50 дней, чтобы стать под погрузку. Британский консул в Одессе с грустью отмечал, что власти совершенно не уделяют внимания проблемам порта. Про какую конкуренцию могла идти речь?
И вот тут приходит конец великорусскому мифу метрополии о процветании и жировании Одессы. Железная дорога к Одессе строится медленно и неумело, пшеницу продолжают перевозить возами. Поэтому транспортные наземные расходы иногда равнялись стоимости перевалки зерна морем в Америку. Особенно во время дождей транспортировка зерна по раскисшим улицам Одессы была дороже, чем его транспортировка через Черное море. Себестоимость товара возрастает, Одесса уверенно сползает вниз, проигрывая свою роль всемирной житницы Америке и Аргентине.
Падает рынок зерна. С ним падает и Одесса, ибо промышленности, кроме портовой, в городе никакой не было. В 1906 году на полумиллионный город было всего 500 фабричных рабочих. И то занятых в пищевой сфере. Имперское правительство могло бы легко восстановить экономику города. Но зачем помогать неуправляемому сверху городу, который весь как бы наполовину западный? В Северной Пальмире ненавидели этот нерусский дух и образ жизни вольного города, его либерализм, его западную коммерческую жилку, его западные связи напрямую через голову Петербурга. У правительства появился новый «любимчик»: Николаев. За десять лет (1898−1908) доля общего объема торговли Одессы упала с 45% до 28%. В 1912 году Одесса окончательно перестала быть первым городом Черноморья.
Еврейский погром 1905 года положил конец и еврейскому мифу об «одесском Эльдорадо». Первые десятки тысяч евреев стали покидать Одессу. Еще целое столетие продолжался американский исход одесского еврейства. Город из жемчужины у моря превратился в безликий и полунищий черноморский городишко. Правительство и не думало восстанавливать былое процветание города — уж слишком он был строптивый и неуживчивый.
20 годы века двадцатого довершили печальное падение гордого Одессоса — город покинула великолепная плеяда литераторов, чтобы сверкать своей неповторимой одесскостью поближе к кремлевским звездам. Одесситы грустно шутили: чтобы стать знаменитым, надо, таки да, уехать из Одессы. Иммиграция второй и третьей волны уравняла этот своеобразный европейский город-западник с другими безликими городами Украины.
Прощай, Пале-Рояль, мой маленький Париж.