Наука вырвалась из бесплодных и иссушающих ум лабиринтов схоластики. Эксперимент, наблюдение реальных явлений и осмысление только достоверных фактов, объяснение явлений только естественными причинами и проверка теорий практикой — это возвращение на новом витке исторической спирали к идеям и идеалам античности возродило естествознание и стало тем здоровым ростком, из которого выросло могучее дерево современной цивилизации.
Черт побери, с чего это у меня получилась такая торжественная ода?
Ну, выросло древо, плоды на нём поспели, мы их кушаем с аппетитом, сыто отрыгиваем, выбираем посвежее и повкуснее…
Средневековье, с его всеподавляющей религиозностью, с его суевериями, мистериями, слухами, духами, ведуньями-старухами, знахарями, сглазами, порчами, злыми корчами, гаданиями, святою водою отливаниями, божбою и ворожбою — оно давно и навсегда кануло в лету и утопло в ней безвозвратно.
За ним пришло Возрождение, а потом — Просвещение, а потом — теория эволюции, промышленные революции, индустриализация, интенсификация, полеты в космос, обратный осмос, генетика, кибернетика, математическое моделирование и всякое там клонирование, скоростной интернет, виртуальный минет, коренное преобразование и всеобщее среднее образование, ТВ высокого разрешения, а в телевизоре — возрождение.
Теперь раешник получился…
С чего бы это? А со страху!
А страх от того, ЧТО возрождается и в телевизоре отражается. Отражается же там все то, что перечислено в абзаце про Средневековье.
Отражается мракобесие!
Как из худого мешка с дерьмом высыпались маги, астрологи, знахари-исцелятели, пророки-прорицатели, нравов новых порицатели, колдуны, служители богов и чертей в одном пакете (пардон, в одной программе). От привидений и всякой потусторонней пакости продыху нет.
Господи, велики чудеса твои!
Попище с бородищей до пупища, отличимый от своего предка пятисотлетней давности только сотовым телефоном, окропляет святой водой супер-бомбардировщик — орудие убийства, презрев первейшую заповедь: не убей!
Женщина, истекающая кровью после выкидыша, узрев дежурного врача-иноверца, уезжает на другой конец города испросить у духовного лица разрешения лечиться. Да, она знает: он такой специалист, что на него и атеистки молятся. Но вот если он своими золотыми, но «неверными» руками дотронется до её интимностей, не пострадает ли её кошерность?
Сотни миллионов людей несколько раз в день принимают коленно-локтевое положение и молятся богу.
А потом некоторые особо просветленные, обвязавшись взрывчаткой, совершают двойной грех — убийство ни в чем не повинных и самоубийство во имя все того же бога.
Можно бы оставить в покое религию, ведь есть же понятие «свободы совести», и если человек в силу ему лишь самому подотчетных причин верует в абсурд — это его и только его личное дело.
Но ведь вот в чем беда: святоши в последнее время активизировались сверхмерно, и вопреки тому, что в большинстве развитых стран церковь отделена от государства, они все больше суют нос в дела, весьма далекие от исполнения молитвенных ритуалов. Так и норовят подгрести под себя образование, политику, регулировать самый образ жизни нашей и навязывать нам свою волю.
Но, как бы не пыжились святоши, реальное влияние конвенциональных религий на жизнь общества в странах европейской цивилизации и ориентирующихся на них странах «третьего мира» постоянно уменьшается.
Ислам выглядит исключением, но он в наше время стал силой не столько духовной, сколько военно-идеологической…
Да бог бы с ними, с религиями. Не столь они опасны, устоявшиеся и закосневшие. Религии неудобны в быту и, опять-таки, требуют серьезного изучения: чтения, запоминания, осмысления… труда души, одним словом.
А вот это — лень, да и нафига?
Можно проще: нравится — верю! Делов-то…
Страшны другие: те, кто после краха псевдо-коммунизма на политической арене поспешил очень даже успешно заполнить пустоту в душах людей, обалдевших от крушения высоких и красивых идеалов и утративших способность к здоровому критическому мышлению. Да и была ли эта способность?
Материалистическое мировоззрение требует труда еще большего.
Если способность верить, принимать без осмысления любую хренотень, лишь бы она исходила из авторитетного источника, эта способность осталась у нас от тех времен, когда наши лохматые предки слепо повиновались ещё более лохматым вожакам, то мыслить самостоятельно надо учиться, а для этого надо, чтоб кто-то учил. А кому это надо — учить? Кто, скажите на милость, будет кого-то учить самостоятельно думать, если каждый мнит себя будущим владыкой великого и суверенного??? Они ему нужны, эти самостоятельные? Нужны послушные, легковерные массы потребителей, с мозгами бесформенными, как биомасса из фантастических ужастиков.
Восхитительно легки манипуляции с толпой, с безликой и бездумной массой жадных потребителей, не отягощенных сколько-нибудь значимой моралью.
Чтобы потреблять, эти потребители должны также и производить. А производить им нужно «наукоемкую продукцию хайтека». (Вот идиотское словосочетание, но точное, однако.)
Примитивным производством не обойтись — людей очень много, и они привыкли к сытости и комфорту, к престижным хайтешным цацкам.
Так вот, дать каждому элементу народных масс видимость образования: наготовить очень хороших и очень узких специалистов, совершенно некомпетентных за пределами своей специальности.
А начать со школы: под видом вроде бы разностороннего образования давать информацию из самых разных областей, давать много, бессвязно, изобильно, не заботясь о том, чтобы к окончанию школы эти знания образовали в сознании человека единую картину мира. Вернее сказать, заботясь о том, чтобы в голове была яркая, изобильная, но рассыпанная мозаика.
Возникло противоречие: с одной стороны, в век высоких технологий необходимы грамотные специалисты с глубокими знаниями точных наук, способные создавать сверхсложную технику и управлять ею, с другой — чем меньше в обществе интеллектуалов, мыслителей, тем проще управление таким охлосом, «массой».
Разрешается это противоречие не так уж сложно. Если население будет состоять из образованных людей (с разносторонними знаниями, с навыками критического мышления, с четко сформированным мировоззрением), навязать такому обществу, состоящему из очень разных личностей, сиюминутно выгодные ценности или общественные нормы — будет практически невозможно.