Игорь Северянин, «король поэтов», скажет, обращаясь к нему:
Кто ты в плаще и шляпе мягкой,
Вставай за дирижерский пульт,
Я славлю культ помпезный Вакха,
Ты — Аполлона строгий культ…
Пройдут годы и этот же поэт, за год до своей смерти, как бы подводя итог своей жизни, напишет строчки:
Мне хорошо, что будущего нет,
И прошлое забыто на вокзале…
Себе гербом избрал бы якорь я
С обломанными навсегда клыками!..
Этим поэтом был Георгий Аркадьевич Шенгели. Он родился в 1894 г. в станице Темрюк Кубанской области. Одни корни будущего поэта уходили в соседнюю Грузию (он был внуком грузинского священника), а другие — в далекую Далмацию.
Рано осиротел и остался на попечении бабушки. Бабушка оказалась заботливой и понимающей женщиной. Она определила внука в приличную Керченскую гимназию. Круг интересов гимназиста Шенгели не может не вызвать удивления. Кроме русской поэзии, его интересует Верлен, Бодлер, Верхарн, Готье, Ницше. Он, как признается позже, карабкается по кручам Канта, Спенсера, Шопенгауэра, Авенариуса. Начав в 17 лет писать стихи, он, конечно, не мог пройти мимо Валерия Брюсова, крупнейшего поэта начала ХХ века. Его поэму «Искушение» Георгий выучил наизусть.
В 1913 году в одной из керченских газет публикуется его первое стихотворение. В декабре того же 1913 года в гостинице «Приморская» гимназист Георгий Шенгели прочитал свои стихи приехавшим в Керчь футуристам. Игорь Северянин похвалил Шенгели, а Владимир Маяковский в своей оценке был более сдержанным. Шенгели покинул гостиницу с уверенностью: он будет поэтом!
Весной 1916 г. выходит сборник стихов Георгия Шенгели — «довольно слабая, хотя и звонкая книга, имевшая неожиданный успех». Такую оценку своей книге даст позже сам Георгий Аркадьевич. «Гонг» был замечен критикой, что сделало 22-летнего поэта «знаменитым». Со стихами из «Гонга» он с большим успехом выступает на одном из вечеров поэта Игоря Северянина, в антракте были раскуплены несколько сот экземпляров «Гонга», юноши и девушки подходили с томиками, просили дать автограф.
Потом Шенгели с Северяниным совершил два турне по городам России. Февральская революция 1917 года прервала их выступления, они тепло простились на перроне Харьковского вокзала, не подозревая, что наступившая эпоха не даст им более встретиться…
В 1922 году 28-летний поэт поселился в Москве. Был избран академиком художественных наук и председателем Союза поэтов, получил звание профессора. Молодого профессора Валерий Брюсов приглашает на работу в Литературный институт, причем в то время, когда отношения между ними были далеко не дружеские. Шенгели был удивлен предложением Брюсова. На вопрос Шенгели «Зачем институту потребовался второй профессор?» Брюсов ответил, что считает, что студентам полезно будет пообщаться с Шенгели…
В отличие от Брюсова, Маяковский, возложив на себя роль «агитатора горлана-главаря», критически отнесся к творчеству Георгия Аркадьевича. Заявив, что «среди ученых шеренг еле-еле в русском стихе разбирался Шенгели», Маяковский продолжал высмеивать «профессора» Шенгели в публичных выступлениях.
Маяковский, конечно, был неправ, утверждая, что Шенгели плохо разбирался в русском стихе. Сергей Михайлович Бонди, известный пушкинист, рассказал о забавном споре с Георгием Шенгели. Последний утверждал, что, переводя Байрона, надо обязательно укладываться в его размер. Бонди возражал: это насилие над русским языком, ибо в нем куда меньше коротких слов, чем в английском. Шенгели стоял на своем: в русском языке сколько угодно коротких слов, что при желании Пушкин мог бы писать поплотней. Шенгели доказал, что из каждых восьми строк пушкинского текста в «Евгении Онегине» можно без ущерба для смысла сделать четыре.
Вот что у него получилось:
Мой дядя честен был, но хвор.
Стал уважаем он с тех пор.
Другим — наука, но тоска —
Бдить у постели старика!
Все понятно. Смысл действительно тот же, что и в первых восьми строках «Евгения Онегина», — как говорится, «все зубы на месте», только исчезло очарование стихов Пушкина…
Георгий Шенгели принял вызов и ответил книгой «Маяковский во весь рост». В ней Шенгели отметил, что Маяковский, талантливый поэт в 1914 году, бессилен дать что-то новое и способен лишь выполнять моссельпромовские заказы на рекламные стишки. Интересно отметить, что эту особенность Маяковского отмечал и Сергей Есенин: «Мне мил стихов российский жар. / Есть Маяковский, есть и кроме, / Но он, их главный штабс-маляр, / Поет о пробках в Моссельпроме».
Отвечая Маяковскому, Шенгели не мог заранее знать, что именно Маяковского Сталин выберет на должность лучшего поэта советской эпохи. Шенгели повезло. Его не расстреляли, не посадили и даже не сослали, но практически и не печатали — почти все писал в стол. Неопубликованные материалы поэта хранила его жена — поэтесса Нина Леонтьевна Манухина. Нина Манухина прожила более 20 лет после смерти Георгия Шенгели, но так и не увидела напечатанного сборника.
Хотя поэт родился на Кубани, но его юбилеи проходят там незаметно. Заговор молчания продолжается. Видимо, установка «О Шенгели не говорить!» еще продолжает действовать…