Организовано оно было по инициативе англичан, но присутствовали на нем представители всех заинтересованных сторон — Северо-Западной армии генерала Юденича, Западной добровольческой армии полковника Бермондт-Авалова, Польши, Эстонии, Латвии и Литвы. По разработанному на совещании плану, Бермондт-Авалов должен был начать выдвижение своих частей на Двинск (ныне Даугавпилс), чтобы через Великие Луки выйти на Бологое и перерезать Николаевскую железную дорогу, лишив противника возможности перебрасывать под Петроград резервы из центра России.
Изначально наступление планировалось на 15 сентября. Правда, как это обычно и бывает, вдруг возникало то одно, то другое непредвиденное обстоятельство и ранее намеченную дату приходилось переносить на более поздний срок. Но 6 октября части Западной добровольческой армии всё-таки начали выдвижение из Митавы (ныне Елгава), где они дислоцировались, в сторону Двинска.
Всё шло по плану. Как вдруг, буквально на следующий день, аваловцы повернули почти на 180 градусов и пошли в наступление… Совсем не на Советскую Россию. А на столицу суверенной Латвии — Ригу.
И наступление было настолько стремительным и успешным, что уже к исходу следующего дня передовые части Западной добровольческой армии заняли западные, левобережные предместья латвийской столицы.
Что же случилось, почему вектор наступления поменялся таким кардинальным образом? Скорее всего, здесь не обошлось без «немецкой руки». Для того чтобы это понять, надо чуть-чуть открутить ленту истории назад и вспомнить, что ещё до окончания Первой мировой войны территория Латвии была полностью занята частями 8-й германской армии.
Но… Война всё-таки закончилась. В Компьене заключено перемирие. Латвия заявила о своем суверенитете и сформировала правительство, которое возглавил Карлис Ульманис. А Советская Россия, в одностороннем порядке денонсировав Брест-Литовский мирный договор, начала своё наступление в Прибалтике, которому, по сути, противостоять было некому и нечем. Своих вооруженных сил у Латвии ещё практически не было, а боеспособность того, что всё-таки имелось в наличии, находилась далеко не на том уровне, чтобы говорить об организованном сопротивлении Красной Армии.
В создавшейся ситуации у правительства Ульманиса не было иного выхода, как опереться на имевшиеся практически под рукой силы 8-й германской армии, с командованием которой, в лице Августа Виннинга, 29 декабря 1918 года был заключен договор о том, что Латвия принимает на службу немецких добровольцев и тем из них, кто прослужит в латвийских частях не менее 4-х недель, обещает не только гражданство нового Прибалтийского государства, но и — что более важно… Земельные наделы!
Обещание своё латвийское правительство, кстати, так и не выполнило. Но кто об этом мог знать в самом начале 1919 года? Поэтому бывшие солдаты и офицеры 8-й армии, которых в Германии не ожидало ничего хорошего, кроме послевоенной безработицы и нищеты, в надежде на лучшую долю и латвийскую землю начали записываться в латвийские добровольческие части, из которых были сформированы «Железная дивизия» и «Немецкий легион». Эти части и составили тот основной костяк, который за (а зачастую и вместо)
А тут Версаль. По условиям которого Германия обязалась вывести свои войска из Прибалтики, т. к. та становилась уже зоной интересов победителей.
Но если уйти из Латвии, то обещанной землицы не видать! И все добровольческие немецкие части дружной 40-тысячной колонной перетекают в Западную добровольческую армию. То есть из 50−52 тыс. штыков, находившихся под началом Авалова в начале октября 1919 года, почти 4/5 были… немцы! Которым, во-первых, был не резон уходить из Латвии, от своих потенциальных земельных наделов, куда-то под неведомое им Бологое. А во-вторых, как минимум, их офицеры прекрасно понимали, что возьми Юденич Питер, позиции англичан в Прибалтике многократно усилятся. И тогда, тем более, останется ли у суверенного латвийского правительства хоть какое-то желание выполнять обещания, когда-то данные немцам?
И кто знает, не передовые ли немецкие части Западной добровольческой армии спровоцировали бои местного значения с латышами, в результате которых Авалов так и не вышел ни к Двинску, ни к Николаевской железной дороге, а оказался под Ригой.