Такой фигурой стал некий вымышленный «издатель «Вечеров…» — пасичник Рудый Панько — в имени которого была скрытая отсылка к реальному автору (Панько — фамилия деда Гоголя, а Рудый намекало на рыжеватый цвет волос Николая Васильевича). Именно Панько разъясняет читателям в предисловии, что материал для книги он получил от разных рассказчиков — поэтому один из них говорит «вычурно да хитро, как в печатных книжках», а другой «такие выкапывал страшные истории, что волосы ходили по голове».
Три повести («Вечер накануне Ивана Купала», «Пропавшая грамота», «Заколдованное место») были отданы на откуп Фоме Григорьевичу — дьяку Диканьской церкви (именно описание его наряда Гоголь просил прислать мать), остальные рассказчики безличны.
Подобный приём позволил объединить в одном цикле такие разные повести, как реалистичную «Сорочную ярмарку», решённую в комедийном духе с фантастическим «ужастиком» «Страшная месть», написанном в стиле патетической украинской думы. И хотя все истории объединяет малороссийская тема, многие из них раскиданы ещё и во времени. «Шпонька» и «Ярмарка» близки к современности, а «Месть» относится к XVII веку, когда украинский народ боролся с поляками (ляхами). Наиболее точно можно указать время действия повести «Ночь перед Рождеством». Та самая делегация запорожских козаков, к которой «примазался» кузнец Вакула, действительно, приезжала к царице Екатерине ІІ в декабре 1774 года с просьбой уберечь Запорожскую Сечь от ликвидации. И их, как и у Гоголя, сопровождал фаворит царицы — князь Потёмкин.
«Ночь перед Рождеством»:
«Один из запорожцев, приосанясь, выступил вперед:
— Помилуй, мамо! зачем губишь верный народ? чем прогневили? Разве держали мы руку поганого татарина; разве соглашались в чем-либо с турчином; разве изменили тебе делом или помышлением? За что ж немилость? Прежде слыхали мы, что приказываешь везде строить крепости от нас; после слушали, что хочешь поворотить в карабинеры (речь идёт о замене Запорожского войска регулярными „карабинерскими полками“ — С.К.); теперь слышим новые напасти. Чем виновато запорожское войско? тем ли, что перевело твою армию через Перекоп и помогло твоим енералам порубать крымцев? (речь идёт о турецкой войне и Крымском походе 1768−1774 гг. — С.К.)».
Тот раз Екатерина пообещала не трогать Запорожскую Сечь, но уже на следующий год вольница козаков была по её же приказу уничтожена.
Но вернёмся к книге Гоголя.
К концу мая 1831 года первая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки» была закончена и отдана в печать.
О том, что книга будет популярна, Гоголь начал догадываться уже во время посещения… типографии.
Гоголь — Пушкину, 21.08.1831:
«Любопытнее всего было мое свидание с типографией. Только что я просунулся в двери, наборщики, завидя меня, давай каждый фыркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стенке. Это меня несколько удивило. Я к фактору, и он после некоторых ловких уклонений наконец сказал, что: штучки, которые изволили прислать из Павловска для печатания, оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву. Из этого я заключил, что я писатель совершенно во вкусе черни».
В сентябре 1831 года 1-я часть «Вечеров» вышла из печати, а в марте 1832 года появилась и 2-я.
Н. Надеждин. Предисловие к первой книге «Вечеров…», 1831:
«…В отношении к языку, писавшие малороссийские картины обыкновенно впадали в две противоположные крайности: или сглаживали совершенно все местные идиотизмы украинского наречия, или сохраняли его совершенно неприкосновенным. …Но там, очевидно, терпит точность, здесь ясность. Наш Пасичник умел стать на золотой средине. У него национальный мотив украинского наречия переведен, так сказать, на москальские ноты, не теряя своей оригинальной физиономии».
Действительно, Гоголю настолько хорошо удалось вплести украинский язык в, так называемый, великорусский, что, благодаря его «Вечерам», многие украинские слова — «парубок», «хлопец», «дивчина», «галушки», «пекло», «гопак», «оселедец», «люлька», «дуля» — будут понятны любому «москалю» и без сопровождающего книгу «Словарика».
У большей части литературной общественности «Вечера…» вызвали заслуженный восторг.
А. Пушкин:
«Все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинкам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой. Как изумлялись мы русской книге, которая заставила нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина! Мы так были благодарны молодому автору, что охотно простили ему неровность и неправильность его слога, бессвязность и неправдоподобие некоторых рассказов…»
Однако нашлись и критики, которые не простили Гоголю «неровность» и «неправильность». Особо сурово отреагировал на «Вечера…» Н. Полевой, указавший на «большие неправильности в языке»
Но не только это возмущало Полевого. Трудно поверить, но он обвиняет Гоголя и в «высокопарении», и в «бедности воображения» и в «неумении увлекать читателя подробностями».
Более дельное замечание делает рецензент «Сына Отечества», упрекающий Гоголя, что он смешал в «Майской ночи» «и народную сказку, и повесть о волостном воеводе, его сыне и любезной последнего — два различные предмета, происходящие от двух различных обстоятельств». Склонен согласится, что комическая история о воеводе плохо переплетается с историей русалки, как по сюжету, так и по духу. Неудивительно, что «Майская ночь» была написана раньше других повестей «Вечеров…».
Толковая критика звучит и в статье А. Стороженко «Мысли малороссиянина по прочтении повестей пасичника Рудого Панька…». Он не бранит Гоголя, как Полевой, за «попытку подделаться под малоруссизм». Напротив — указывает именно на ошибки, допущенные писателем при использовании украинского материала. Допустим, недоумевает, почему юный Левко играет на бандуре («у нас играют на бандуре или слепые, или козачки, выученные на сем инструменте для утехи праздных панычей и панов») и называет ошибочным утверждение, что пономарь каждый день отправляется с кошельком по церкви. Также он указывает, что Левко поёт —
Сонце низенько, вечiр близенько,
Вийди до мене, мое серденько!
в летний вечер, хотя в этой народной песне речь идёт о зиме —
…Ой вийди, вийди, не бійсь морозу,
Я твої ніженьки в шапочку вложу…
Впрочем, судя по тексту «Майской ночи», Гоголь понимал, о чём идёт речь в песне, иначе не вложил бы в уста Левка следующих слов: «Галю! ты спишь или не хочешь ко мне выйти? Ты боишься, верно, чтобы нас кто не увидел, или не хочешь, может быть, показать белое личико на холод! Не бойся: никого нет. Вечер тепел. …Но если бы и повеяло холодом, я прижму тебя поближе к сердцу, отогрею поцелуями, надену шапку свою на твои беленькие ножки».
Впоследствии, когда талант Гоголя ещё больше окрепнет, он сам будет смотреть на свои ранние работы свысока. Так в 1842 году, выпуская «Собрание сочинений» писатель предварит 1-й том с «Вечерами…» следующим предисловием:
Гоголь, конечно, гений, но к этому совету лучше не прислушиваться.