Читая роман, нельзя не обратить внимания на несколько вольное и неточное употребление этнонимов. Так, например, Максим Максимыч, вспоминая в беседе с автором романа своего кунака-князя, жившего недалеко от крепости у Каменного Брода, называет его татарином. Дочь же князя, красавица Бэла, названа черкешенкой.
«Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу, — рассказывает Максим Максимович, — он отдавал старшую дочь замуж, а мы были с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он и татарин. Отправились. В ауле множество собак встретило нас громким лаем. Женщины, увидя нас, прятались; те, которых мы могли рассмотреть в лицо, были далеко не красавицы. „Я имел гораздо лучшее мнение о черкешенках“, — сказал мне Григорий Александрович…» Позже, влюбившийся в черкешенку Бэлу Печорин, для того чтобы иметь возможность общаться с девушкой, изучает татарский язык и нанимает для обслуживания Бэлы женщину, умеющую говорить по-татарски.
Невольно возникают вопросы: «Почему у князя-татарина дочь оказывается черкешенкой и почему для общения с черкешенкой Бэлой Печорину потребовалось нанимать женщину, владеющую татарским языком, а самому изучать татарский язык, хотя, как известно, черкесский и татарский языки относятся к различным языковым группам?»
Перечисленные, с точки зрения современной этнографии, противоречия можно объяснить, если учесть, что в русском языке XIX века слова «татарин» и «черкес» имели свою специфику и означали не только наименования конкретных этносов.
Следует отметить, что домонгольская Русь не знала татар. Первоначально татары — одно из тех племен, которые подчинились монголам. Монголы, будучи в меньшинстве, растворялись в татарской среде, и ко времени, когда монгольские орды достигли Руси, образовалось сообщество татаро-монголы. В свою очередь, оторванные от своей родины татаро-монголы, растворялись в среде тюрков Великой степи Дешт-и-Кипчак. Так образовалось сообщество, которое вошло в историю как золотоордынские татары. После же распада Золотой Орды различные народности, принадлежащие к тюркской языковой группе, стали называться татарами.
Так татарами стали называться потомки волжских булгар, татарами стали назваться и часть жителей Крыма, принявших ислам. В XIX веке, когда российская этнография делала первые шаги по изучению народов Кавказа, татарами называли и тюркоязычные народы Кавказа: азербайджанцев называли закавказскими татарами, а кумыков — кавказскими татарами. Позже дореволюционная этнография выделила кумыков из татарской среды, а азербайджанцы стали именоваться кавказскими татарами.
Что же касается этнонима «черкес», то это название одного из адыгейских субэтносов. Однако в годы Кавказской войны понятие «черкес» употреблялось не только как этноним: черкесами называли всех горцев Северного Кавказа независимо от этнической принадлежности.
Здесь, на мой взгляд, лежат причины столь не строгого, с позиций современной этнографии, использования Лермонтовым слов черкес и татарин. Княжна Бэла, будучи жительницей Кавказа, или, выражаясь современным новоязом, являясь лицом кавказской национальности, названа в романе черкешенкой. Однако «черкешенка» Бэла одновременно является представительницей тюркоязычного народа и родным ее языком является язык, который в XIX веке назывался татарским. Крепость, в которой происходят события, описанные в повести «Бэла», находилась, как отмечал Максим Максимыч, в Чечне у Каменного Брода.
Что можно сказать по этому поводу? Вполне возможно, что на российских картах времен Кавказской войны территория Чечни могла отличаться от нынешней и включать в себя районы современного Дагестана. А из народов, населяющих Дагестан, в XIX веке татарами называть могли только кумыков. Так что, есть определенные доводы для предположения: княжна Бэла по национальности была кумычкой.
Доказательство вывода, что княжна Бэла была кумычкой, можно подтвердить дополнительными доводами.
На свадьбе своей сестры Бэла обращается к Печорину с приветствием. Обращение молодой девушки к незнакомому мужчине, впервые посетившему дом, — обычай достаточно своеобразный. Подобный обычай существует у кумыков. Для черкесской девушки подобное поведение могло рассматриваться как непозволительная вольность. Кроме того, как отмечалось в период одного из лермонтовских юбилеев, в одном из районов Дагестана, в местах компактного проживания кумыков, есть местность, которая в переводе с кумыкского называется Каменный Брод. Есть основания предполагать, что крепость у Каменного Брода — не выдумка романиста, а реально существовавшее укрепление.
…Думается, нет причин для серьезных упреков в адрес Лермонтова за то, что он кумычку Бэлу назвал черкешенкой. С одной стороны, Лермонтов, будучи человеком своего времени, использовал этнонимы «черкес» и «татарин» в рамках своего времени. В то же время, возможно, проблема даже выходит за рамки вопросов этнографии.
Михаил Лермонтов был поэтом, а поэты живут своей жизнью. В этом отношении можно вспомнить поэта Сергея Есенина. Сергей Есенин, встретив в Батуми армянку Шаганэ, превратил ее в персиянку и «переселил» ее в хоросанский Юг…