Думаю, любой из вас с легкостью продолжит такие строки, как: «Ехали медведи…»; «Как я рад, как я рад, что…»; «- Кто говорит? — Слон. — Откуда? — …»; «И подушка, как …»; «Муха, Муха-Цокотуха…»; «Маленькие дети, ни за что на свете…»; «Ох, нелегкая эта работа — …».
Если же не сможете, то значит вы росли в какое-то другое время и в какой-то другой стране.
Это всенародное признание прекрасно выразил В. Берестов в своем шуточном стихотворении:
«Нам жалко дедушку Корнея:
В сравненье с нами он отстал,
Поскольку в детстве „Бармалея“
И „Крокодила“ не читал,
Не восхищался „Телефоном“,
И в „Тараканище“ не вник.
Как вырос он таким ученым,
Не зная самых главных книг?»
Надо сказать, что временами эта однобокая популярность изрядно раздражала самого Чуковского, и по этому поводу он не раз писал:
«Я написал двенадцать книг, и никто на них никакого внимания. Но стоило мне однажды написать шутя «Крокодила», и я сделался знаменитым писателем. Боюсь, что «Крокодила» знает наизусть вся Россия. Боюсь, что на моем памятнике, когда я умру, будет начертано «Автор «Крокодила». А как старательно, с каким трудом писал я другие свои книги, напр., «Некрасов как художник», «Жена поэта», «Уолт Уитмен», «Футуристы» и проч. Сколько забот о стиле, композиции и о многом другом, о чем обычно не заботятся критики! Каждая критическая статья для меня — произведение искусства (может быть, плохого, но искусства!), и когда я писал, напр., свою статью «Нат Пинкертон», мне казалось, что я пишу поэму. Но кто помнит и знает такие статьи! Другое дело — «Крокодил». Miserere».
«Люди… при знакомстве со мною были приветливы, но ни один не знал, что я, кроме детских книг и „От 2 до 5“, написал хоть что-нибудь другое. „Неужели вы не только детский писатель?“ Выходит, что я за все 70 лет литературной работы написал лишь пять-шесть Мойдодыров. Причем книгу „От 2 до 5“ воспринимали как сборник анекдотов о забавной детской речи».
Однажды А. Вознесенский очень метко выразился о Чуковском: «Он жил, как нам казалось, всегда — с ним раскланивались Л. Андреев, Врубель, Мережковский…». И действительно, когда впервые знакомишься с биографией «сказочника», неизменно поражаешься тому, что к переломному 1917 году он был уже состоявшимся 35-летним отцом семейства и прославленным литературным критиком. Эта карьера далась ему нелегко.
Рожденный 31 марта 1882 года вне брака и от неизвестного отца, Коля Корнейчуков будет всю жизнь мучиться от клейма «незаконнорожденного» и при первой же возможности превратит фамилию матери в звучный псевдоним «Корней-Чук». К этому добавится бедность, а в 5-м классе мальчика еще и выгонят из Одесской гимназии по т.н. «закону о кухаркиных детях», призванному очистить учебные заведения от детей «низкого происхождения». Английский язык Коля выучит уже самостоятельно, по старому учебнику, где будут вырваны страницы с произношением. Поэтому, когда, спустя время, подающего надежды журналиста Чуковского пошлют корреспондентом в Англию, он поначалу не поймет ни слова из разговорной речи.
Интересы Чуковского не ограничивались и критикой. Он перевел «Тома Сойера» и «Принца и нищего» М. Твена, многие сказки Р. Киплинга, новеллы О. Генри, рассказы А. Конан-Дойля, пьесы О. Уайльда, стихи У. Уитмена и английский фольклор. Именно в его пересказах мы знакомились в детстве с «Робинзоном Крузо» и «Бароном Мюнхгаузеном». Именно Чуковский заставил литературное окружение увидеть в стихах Некрасова не просто гражданскую публицистику, но и высокую поэзию, подготовил и отредактировал первое полное собрание сочинений этого поэта.
Но если на критические статьи и имена переводчиков обращает внимание далеко не каждый, то сказки, так или иначе, слушают все, ибо все бывают детьми. О сказках и поговорим.
Конечно, нельзя буквально сказать, что детской поэзии до революции вообще не было. Сразу оговоримся, что ни сказки Пушкина, ни «Конек-Горбунок» Ершова детям не адресовались, хотя и были ими любимы. Остальное же, с позволения сказать, «творчество» прекрасно иллюстрирует стихотворение Саши Черного 1910 года:
«Дама, качаясь на ветке,
Пикала: «Милые детки!
Солнышко чмокнуло кустик,
Птичка оправила бюстик
И, обнимая ромашку,
Кушает манную кашку…»
Все эти безжизненные рафинированные стишки детских поэтесс нещадно громил в то время и Чуковский (критика которого вообще была часто очень жесткой, колкой и даже ядовитой). Позже он вспоминал, как после одной из статей о кумире дореволюционных девочек — Лидии Чарской, дочка лавочника отказалась продать ему коробку спичек. Но Чуковский был убежден: дети потребляют это убожество лишь по причине отсутствия качественной детской поэзии. А качественной она может быть лишь, когда к ней будут подходить с мерками взрослой поэзии. С одной лишь важной оговоркой — детские стихи должны учитывать особенности детской психики и восприятия.
Критика Чуковского была хороша, но от нее хороших детских стихов так и не появлялось. В 1913−14 гг. критику даже предлагали возглавить журнал для детей, но тогда он был всецело захвачен работой над Некрасовым и отказался. А спустя два года, как бы из ничего, появился «Крокодил».
С. Маршак:
«Ты строго Чарскую судил.
Но вот родился „Крокодил“,
Задорный, шумный, энергичный, —
Не фрукт изнеженный, тепличный, —
И этот лютый крокодил
Всех ангелочков проглотил
В библиотеке детской нашей,
Где часто пахло манной кашей…»
История создания этой сказки изрядно запутана, и не без помощи самого автора. Особо любопытных отсылаю к замечательной статье М. Петровского «Крокодил в Петрограде». Я же перескажу эту историю вкратце.
Итак, по одним воспоминаниям Чуковского первые наброски «Крокодила» он читал еще в 1915 г. «на Бестужевских курсах». По другим — идею написать произведение для детей ему подкинул М. Горький осенью 1916 г., сказав: «Вот вы ругаете ханжей и прохвостов, создающих книги для детей. Но ругательствами делу не поможешь. Представьте себе, что эти ханжи и прохвосты уже уничтожены вами, — что ж вы дадите ребенку взамен? Сейчас одна хорошая детская книжка сделает больше добра, чем десяток полемических статей… Вот напишите-ка длинную сказку, если можно в стихах, вроде „Конька-горбунка“, только, конечно, из современного быта».
Эта версия подтверждается и следующим заявлением Чуковского:
И, наконец, по третьей версии всё началось с импровизированного стихосложения для маленького больного сына.
«…случилось так, что мой маленький сын заболел, и нужно было рассказать ему сказку. Заболел он в городе Хельсинки, я вез его домой в поезде, он капризничал, плакал, стонал. Чтобы как-нибудь утихомирить его боль, я стал рассказывать ему под ритмический грохот бегущего поезда:
Жил да был
Крокодил.
Он по улицам ходил…
Стихи сказались сами собой. О их форме я совсем не заботился. И вообще ни минуты не думал, что они имеют какое бы то ни было отношение к искусству. Единственная была у меня забота — отвлечь внимание ребенка от приступов болезни, томившей его. Поэтому я страшно торопился: не было времени раздумывать, подбирать эпитеты, подыскивать рифмы, нельзя было ни на миг останавливаться. Вся ставка была на скорость, на быстрейшее чередование событий и образов, чтобы больной мальчуган не успел ни застонать, ни заплакать. Поэтому я тараторил, как шаман…".
Как бы то ни было, достоверно известно, что первая часть «Крокодила» к концу 1916 года была уже закончена. И о дальнейшей судьбе этой сказки мы поговорим