Прародительницей всех птиц и птицелюдей была Стратим-птица (или Стрефил-птица). Откуда она прилетела на море-океан, на Белый камень, никто не знает, но имя её происходило от греческого слова струфокамил (страус). Стратим-птица взмахивала крылом — море начинало волноваться, кричала — поднималась буря, а когда летела — закрывала собой белый свет. На море вздымались огромные валы, корабли шли ко дну, и вода смывала с берегов всё живое. Птица воплощала самые разрушительные силы природы.
Другая древняя птица, прилетевшая в славянские земли из Древнего Египта, — Феникс, живший (или еще живущий?) то ли 500 лет, то ли 12994 года, был похож на громадного орла. Чуя свой конец, Феникс взмывал высоко в небо и от небесного огня, отражавшегося в его красно-золотых перьях, поджигал своё гнездо, сплетенное из ароматных трав. Вернувшись назад, он сгорал вместе с гнездом. А из благоухающего огня возрождался новый Феникс. Это символизировало вечное умирание и возрождение природы, причем её мужского начала.
Царственный Феникс имел родственные связи с местными птице-человеками. Считалось, что он летал над морем на пару с вещей птицей Гамаюн. Может, от этого союза произошел птица-оборотень Финист Ясный Сокол, то гулявший в образе статного молодца, любимца красных девиц, то оборачивающийся соколом? Финист Ясный Сокол был стремителен, зорок и неотразим для врагов. Он был воплощением небесных стихий, птицей-молнией. На зиму он умирал, как умирает природа, или засыпал непробудным сном, а весной, как природа, — возвращался к жизни и любви.
Особенно почитаемы были птицы Алконост, Гамаюн и Сирин. Жили птицедевы в раю — в Ирии, цветущем саду, где росло Древо жизни, били источники живой воды и обитали крылатые души умерших. Когда пели птицедевы, и души и живые люди забывали обо всём на свете. Алконост — добрая птица с прекрасным женским лицом. Имя её происходило от имени Алкионы, греческой царицы, что бросилась в море, не дождавшись любимого, и была превращена в зимородка. Алконост же летала в море откладывать яйца. Она погружала их в морские пучины, и пока к концу седьмого дня не вылуплялись птенцы, на море было затишье. Нитка красных бус на её шее обещала женщине счастливое замужество. А её песни приносили ясную солнечную погоду.
У Гамаюн тоже было женское лицо, пела она божественные гимны, кричала, предвещая счастье, и благоухала необыкновенно. Эта птица знала прошлое и будущее богов и людей, зверей и птиц. Она знала всё о сотворении мира и возвещала будущее тем, кто хотел слышать. Она была глашатаем богов, их посланницей на земле и всегда держала в лапах свиток с пророчествами.
А Сирин была темной райской птицей, посланницей владыки подземного мира. До пояса она была прекрасной женщиной, от пояса — птицей. Она — родственница гречанок-сирен, злобных женщин-птиц, увлекавших мореплавателей своими божественными голосами, чтобы потом растерзать их. Тот, кто слышал пение Сирин — тоже был обречен на беды и смерть.
Были еще Лебединые Девы, но жили они не в раю, а — в море, в реках и озерах, потому что были дочерьми Океан-моря. Являясь то обольстительными девушками, то белыми лебедями, Девы были добры к людям и дарили им счастье и воду из небесных источников. Сладкозвучные гусли — тоже их дар. Девы умели петь, но их пение слышали только праведники. Девы могли управлять самой природой, обладая сверхъестественной силой.
Те времена канули в Лету. Грустно, что нам, неправедным реалистам, уже не дано увидеть дивную птицедеву, не дано услышать её чудное пение, отводящее горести и печали. Но, может быть там — в райских садах среди душ предков нам удастся услышать голоса Алконост и Гамаюн, испить из небесных источников живой воды и забыть всё, что нас тревожило здесь, в таком не похожем на сказку мире?