Даже к практически потусторонним. Причем касалось это не только богачей, но и тех, кто даже едва мог отложить «на черный день».
Зажиточный римлянин знал наверняка, что в случае кончины его похороны пройдут по высшему разряду. Тело будет передано в опытные руки бальзамировщиков из похоронной конторы либитинария с холма Эсквилин. Там же будут наняты лучшие плакальщицы, носильщики и музыканты.
С лица покойника снимут посмертную маску, которую во время процессии наденет мим. И, безусловно, похороны будут невероятно торжественными, потому что в шествии примут участие все именитые «предки», вернее актеры в их посмертных масках, но это неважно. Потому что этим отличаются по-настоящему пышные похороны знатного римлянина.
И конечно же, процессия станет исключительным зрелищем. Ее будут сопровождать флейтисты и танцовщицы, а может даже и небольшой хор. Не исключено, что во время шествия толпа завернет на Форум, где старший сын покойного произнесет речь в его честь. А потом тело понесут на место сожжения, где уже будет разложен высокий костер, украшенный тканями и коврами.
Усопшего, уложенного вместе с его любимыми вещами, обильно умастят лучшими благовониями — шафраном, миррой и ладаном. А когда разгорится пламя, плакальщицы будут рвать на себе одежды, а люди начнут бросать в костер дары. А после всего этого прах покойного поместят в роскошную семейную усыпальницу, настолько большую, что она способна вместить не только его предков и потомков, но и вольноотпущенников семейства.
И хвала богам, времена республики остались в прошлом и можно не соблюдать эти глупые законы, ограничивающие пышность похорон!
Таков был примерный сценарий траурной церемонии для патрициев и просто богатых людей. Шумная, пышная — она, как предполагалось, должна была тешить дух покойного и его предков. А тщеславный римлянин жаждал почитания и после смерти. Свой фамильный склеп он строил непременно на обочине одной из дорог, ведущей в город. Чтобы прохожий читал надписи над дверями склепа, эпитафии, хвалебные оды (нередко сочиненные самими усопшими еще при жизни) и знал, что здесь покоится «ум, честь и совесть нашей эпохи».
Помимо хвалы усопшему, которая украшала надгробье и усыпальницу, встречались надписи, восхваляющие вино, красивых девушек, призывы помянуть такого-то или… угрозы. Угрожали в основном осквернителям могил. Так, например, на могиле некого Луция Цецилия Флора было следующее пожелание:
А вот оригинальные памятники не были уделом только богачей. Например, один пекарь сделал усыпальницу для себя и своей жены в виде корзины с хлебом.
А между тем Вечный город был полон людьми, у которых даже не всегда была лишняя монетка для того, чтобы по греческому обычаю положить ее в рот тому, кому предстояла близкая встреча с перевозчиком душ Хароном.
Однако эти римляне считали, что бедность не порок, а также не повод не обеспечить себе погребение, достойное человека. В противном случае тело бедняка могло быть сброшено в глубокий колодец, обложенный камнем, — братскую могилу для рабов и неимущих.
Для тех, кто хотел избежать подобной участи, существовали погребальные коллегии. Вступить в нее мог человек любого сословия, свободный или раб. Требовалось только заплатить определенную сумму при вступлении и в дальнейшем делать ежемесячные взносы.
На эти деньги коллегия покупала или строила колумбарий. Свое название такая усыпальница получила от слова columbarium — «голубятня», так как в обоих этих сооружениях имелись ниши. Бывало, что такую постройку дарил коллегии состоятельный покровитель. В таком случае имя благодетеля писали на доске, которая помещалась над входом в усыпальницу. Жребий определял, сколько мест для захоронения урн будет принадлежать тому или иному члену коллегии.
Видимо, тяга к строгому упорядочиванию была свойственна всем римлянам, вне зависимости от сословия. Потому что даже у такого, казалось бы, простого сообщества имелся свой устав, и даже целая система должностей. Так, помимо квинквеннала (председателя), который избирался на пять лет, тут были декурионы, стоявшие во главе каждой десятки членов организации, куратор, секретарь
Власти, одержимые боязнью многолюдных собраний, запрещали таким похоронным сообществам собираться для уплаты взносов чаще, чем раз в месяц. Сильно заблуждается тот, кто думает, что собрания коллегии представляли собой унылые и тихие сборища, где все было пронизано духом обреченности.
Товарищи по предстоящему несчастью собирались не только (и не столько) ради решения денежных вопросов, а чтобы весело попировать! Причем относились они к таким «заседаниям» со всей ответственностью. Это подтверждает устав одной из коллегий. Там строго оговаривается количество подаваемого вина, хлеба и даже то, что каждому пирующему полагается аж по четыре сардинки!
Древнеримский подход к «потусторонним» вопросам отличался практичностью и воистину неискоренимым жизнелюбием. Было ли это написание собственной напыщенной эпитафии, или пирушка в тесном кругу коллегии — человеком руководила жажда насладиться дарами подлунного мира до конца, словно «надышаться перед смертью».