Причина сожаления в том, что этот этюд очень показателен: Рубенс буквально до последней точки следует литературной основе — «Метаморфозам» Овидия. Судите сами.
Герои картины — бог времен года и всяких перемен Вертумнус и фея плодородия Помона.
Вот как описывает Овидий Помону и Вертумнуса:
В те времена и Помона жила. Ни одна из латинских
Гамадриад не блюла так усердно плодового сада
И ни одна не заботилась так о древесном приплоде.
Имя ее — от плодов. Ни рек, ни лесов не любила;
Села любила она да с плодами обильными ветви.
Правой рукою не дрот, но серп искривленный держала;
Им подрезала она преизбыточность зелени или
Рост укрощала усов; подрезала кору и вставляла
Ветку в нее, чужеродному сок доставляя питомцу.
Не допускала она, чтобы жаждой томились деревья.
Вьющихся жадных корней водой орошала волокна.
Тут и занятье, и страсть, — никакого к Венере влеченья!
(Гамадриады — нимфы, живущие в деревьях и умирающие вместе с ними.)
Помона (что очень необычно для обитателей мифов) была совершенно безразлична к любви как таковой — никакого к Венере влеченья! Своего рода «синий чулок» в зеленом царстве.
Попутно следует отметить, что Овидий описывает процесс, хорошо знакомый садоводу: полив, подрезку крон, подрезку усов, прививки черенков на подвой.
За Помоной ухаживали многие, но безуспешно.
Однако же чувством любовным
Превосходил их Вертумн. Но был он не более счастлив.
Сколько он ей — как у грубых жнецов полагается — в кошах
Спелых колосьев носил — и казался жнецом настоящим!
Часто в повязке бывал из травы свежескошенной, словно
Только что сам он косил иль ряды ворошил; а нередко
С дышлом в могучей руке, — поклясться было бы можно,
Что утомленных волов из плуга он только что выпряг.
То подчищателем лоз, садоводом с серпом появлялся;
То на стремянку влезал, как будто плоды собирая;
Воином был он с мечом, с тростинкой бывал рыболовом.
Вертумн перевоплощался, как только умел, но — безуспешно. Ни вид крестьянина, ни пастуха или пахаря, ни садовода, ни солдата — ничто не могло склонить Помону к домогателю.
И вот ему приходит в голову мысль, которая привела его к желаемой цели: он превращается в старушку.
Раз, наконец, обвязав себе голову пестрой повязкой,
С палкой, согнувшись, покрыв себе голову волосом белым,
Облик старухи приняв, он в холеный сад проникает
И, подивившись плодам, говорит: «Вот сила так сила!»
И, похвалив, ей несколько дал поцелуев, — однако
Так целовать никогда б старуха не стала!
Заметим, что сначала Помона получила похвалу, а потом — несколько поцелуев! И не безвинных, а страстных!
Что было дальше:
Садится
На бугорок и на ветви глядит с их грузом осенним.
Рядом был вяз и на нем — лоза в налившихся гроздьях;
Он одобряет их связь и жизнь совместную хвалит.
Эта искусительница (или искуситель?) сначала ведет окольные разговоры: вести бесплодную жизнь — нехорошо, не по-божески.
Если бы ствол, — говорит, — холостым, без лозы, оставался,
Кроме лишь зелени, нам ничем бы он не был приятен.
Также и эта лоза, что покоится, связана с вязом,
Если б безбрачной была, к земле приклоненной лежала б.
Этого дерева ты не внимаешь, однако, примеру:
Брачного ложа бежишь, ни с кем сочетаться не ищешь.
И говорит, что ее добиваются все боги в округе. А дальше — сватовство: старуха говорит, что Вертумн — лучший из всех, что он больше всех ее любит, и что именно его надо выбрать:
Не думай о свадьбах обычных,
Другом постели своей Вертумна ты выбери. Смело
Я поручусь за него — затем, что себя он не знает
Лучше, чем я. Не странствует он, где придется, по миру,
Здесь он и только живет. Он не то что обычно другие —
Как увидал, так влюблен. Ты первым его и последним
Пламенем будешь. Тебе он одной посвятит свои годы.
Знай еще, что он юн, что его наградила природа
Даром красы, хорошо подражает он образам разным…
Помона остается непреклонной, она не дает никакой надежды якобы старушке. И тогда старушка рассказывает ей историю об Ифис, которая отвергла все ухаживания своего поклонника. Его страдания были настолько сильны, что он покончил счеты с жизнью: повесился в дверном проеме дома своей избранницы. Она пошла посмотреть на похороны — и обратилась в камень.
После этих слов старушка преображается в прекрасного юношу, который скидывает с себя старушечьи одеяния:
Хочет он силою взять; но не надобно силы. Красою
Бога пленилась она и взаимную чувствует рану.
Такой вот счастливый конец легенды. Но вернемся к картине.
Слева — спелые гроздья винограда, лоза которого вьется вокруг стоящего рядом дерева, черенок лопаты, справа сзади — нечто напоминающее грядки. Еще глубже и правее — галереи, невероятно похожие на современные теплицы. Помона сидит на бугорке, на котором сидела старушка (надо полагать, они сидели рядом), «рядом был вяз и на нем — лоза в налившихся гроздьях», здесь же — побеги тыквы «с их грузом осенним».
Старушка преобразилась в мужественного красавца, который пытается освободиться от одежды, напоминающей халат. Женщина — уже без одежды (на ней была только накидка), на ее левом плече нечто вроде полотенца.
Правая рука мужчины — на плече женщины. Похоже, что он хочет прижать ее к себе. Левая рука женщины упирается в грудь мужчины, в правой руке женщина держит серп — всё говорит о сопротивлении! Казалось бы, это прямая угроза — и нешуточная!
Но обратите внимание, как она держит серп: нанести удар можно, но эффекта не будет — серп надо было бы развернуть на 180 градусов. Такое движение, скорее всего, означает, что она почти сдалась. Еще слегка посопротивляется, и серп упадет.
Вертумнус победил, Помона сдалась. Рубенс донес до зрителя самый острый момент легенды — завоевание и капитуляцию!
Сюжет этот всегда был довольно популярен у художников, он занимает умы до сих пор. Немало картин посвящено легенде о Вертумнусе и Помоне.