Из интервью со С. Лемом, 2004:
«- Одна немецкая энциклопедия называет Вас философом. Вы философ? Что Вы скажете по поводу присутствия философии в Ваших романах?
— Я полагаю, стоит искать глубинный смысл в художественных произведениях, хотя я вполне осознаю высокую степень риска и неизбежность упрощений, ошибок и неумышленного абсурда, возникающих при таком подходе. Причина моих беспокойств, разочарований и замешательства, до сих пор не угасших, заключается в том факте, что многие считают философствование скучным и праздным занятием. Ведь для того, чтобы увлечься философией, надо быть очарованным ей, научиться извлекать личную пользу из этого занятия. Тяга к философствованиям должна быть кипучей страстью. Те, кому это чувство не знакомо, разумеется, разочаруются в некоторых моих книгах»
На самом деле философия Лема притягательна в первую очередь тем, что наряду с мыслителем в нем жил Художник. Многогранность интересов писателя вкупе с искрометным язвительным юмором сразу выделяла его произведения из скучных философских трактатов. Не обольщайтесь, книги Лема — далеко не легкое чтиво, но чертовски занимательное!
В попытке классифицировать творчество польского писателя было немало поломано копий и перьев — уж слишком не укладывалось оно в «прокрустово ложе» направлений и жанров. Одно лишь можно утверждать с уверенностью — писателю всегда было чрезвычайно тесно в жанре научно-фантастической литературы. Мало того — Лем этот жанр в массе своей терпеть не мог, и потратил несколько лет, пытаясь призвать фантастов к ответственности.
Усилия оказались бесплодны: Лем только разозлил производителей беллетристики. Поэтому и в Американском Сообществе Научных Фантастов (куда его приняли в 1973 г. и, наверное, считали, что оказывают этим большую честь) он задержался недолго. Поводом для изгнания из сообщества послужила статья «Science fiction: безнадежный случай с исключениями, в которой Лем назвал американскую фантастику на 99% обычной «макулатурой», далекой как от науки, так и от настоящей литературы. Лем не остался одинок: в знак протеста сообщество покинули также Урсула Ле Гуин и Майкл Муркок.
Забавно, что «исключением» в своей статье Лем назвал фантаста Филипа Дика, чье творчество ценил даже несмотря на то, что Дик писал параноидальные письма в ФБР, в которых доказывал, что Лема в действительности не существует. Мол, на самом деле под вывеской «Лем» творит целый коллектив. Иначе как можно производить на свет такую массу разной и качественной
Бесплодная «борьба за качество» и разочарование в научной фантастике (здесь и далее — научной фантастике) имели для Лема и более существенные последствия — он постепенно охладел к этому жанру, и после 1960-х годов обращался к нему все реже и реже. А его опасения целиком оправдались. Фантастика так и осталась своеобразным самовлюбленным литературным «гетто», окончательно приросла к телу массовой культуры, а исключений из этого правила как было мало, так и осталось.
Еще одна причина, которая заставила Лема покинуть фантастику, заключалась в специфике его творчества. Выше уже писалось, что книги Лема невозможно подвести под общий знаменатель, но я все же попытаюсь. Мне кажется, все его творчество — от чисто фантастического «Непобедимого» до философской футурологии «Сумма технологий» — преследует одну и ту же цель: моделирование самых разнообразных ситуаций, с которыми может столкнуться наша цивилизация, своеобразное конструирование будущего. А художественные произведения были для писателя прежде всего методом непосредственного опробования сухих теорий (все мы прекрасно знаем, как они хороши могут быть на бумаге и как ужасны, убоги или бессильны в своем воплощении).
Вот Лем и пытается представить, что будет с человечеством при том или ином развитии событий, при столкновении с тем или иным открытием, какие подводные камни ждут нас в будущем. Как истинный научный фантаст, он смотрит на человечество не только изнутри, но и со стороны. Поверхностный антропоцентризм чужд Лему изначально. Вспомним хотя бы как на межпланетной конференции по поводу принятия Земли в Космическую лигу наций Ийону Тихому довольно трудно доказать, что человечество является действительно разумной расой. В «Сказках роботов» роботы смотрят на человека (они называют его «бледнотиком»), как на диковинное и очень мерзкое на вид существо. А в «Осмотре на месте» изящно «опыляющие» друг друга инопланетяне приходят в ужас, узнав о способе размножения землян.
С. Лем «Восьмое путешествие Ийона Тихого»:
«- Достойный представитель Тарракании, рекомендуя кандидатуру так называемого Человека разумного, или, чтобы быть более точным, — типичного представителя плотоядных! — одержимца, не упомянул в рекомендации слово „белок“, считая его неприличным. Бесспорно, оно вызывает ассоциации, о которых приличия не позволяют мне распространяться. Правда, наличие даже такого строительного материала не позорит. Не в белке дело, Высокий Совет! …Даже плотоядность не может никому вменяться в вину, поскольку она возникла в ходе естественной эволюции. Но… если уж он должен это делать (выкрики: „Не должен! Пускай шпинат ест!“), если, говорю, должен вследствие трагического наследственного отягощения, то он обязан поглощать свою окровавленную жертву в тревоге, тайком, в норах своих и в самых темных закоулках пещер, терзаемый угрызениями совести, отчаянием и надеждой, что когда-нибудь удастся ему освободиться от бремени этих непрерывных убийств. К сожалению, не так поступает искусственник! Он подло бесчестит останки, колошматит и шпигует, душит и тушит их, забавляясь тем, и лишь потом поглощает их на публичной кормежке, среди прыжков обнаженных самок своего вида, потому что это разжигает его вкус к мертвечине…»
С. Лем «Осмотр на месте»:
Земляне — выродки Природы.
В любви у них имеет вес
То место, где исход находит
Метаболический процесс.
Узнав, где ищут идеал
Сии злосчастные страдальцы,
По всей Вселенной стар и мал
В отчаяньи ломали пальцы".
Но больше всего интересовало писателя, как поведет себя человек или человечество (это не совсем адекватные понятия) при встрече с новым или вовсе Неведомым. Лем, судя по его произведениям, далеко не разделял оптимистическую концепцию Ивана Ефремова о том, что инопланетный разум обязательно должен быть схожим с нами.
Мало того, сам контакт может оказаться вообще невозможным или проявиться в крайне неожиданных (и от этого еще более непонятных) формах. Так в повести «Эдем» (1959) экипаж земного космолета сталкивается с цивилизацией двутелов, на планете которых творится что-то
Но двутелы хоть чем-то похожи на нас. А что уж говорить о вроде бы как разумном океане, полностью покрывающем планету Солярис? Этот океан, безусловно, реагирует на вторжение людей, порождая вполне разумные фантомы, но эти фантомы конструируются из людской памяти и опять-таки невозможно понять, что происходит — контакт, проверка или просто безразличное «отражение отражения»?
Но и здесь наблюдается хотя бы что-то похожее на контакт, остается надежда на дальнейшее понимание. Однако в 1964-ом (через три года после «Соляриса») Лем публикует повесть «Непобедимый», где земляне сталкиваются с совершенно безразличным, чуждым и опасным явлением — организованной формой неживой материи — стаями металлической крошки, убивающей все на своем пути. И хотя главному герою удается выжить, он возвращается на корабль со знанием того, что «не всё и не везде существует для нас», и попытки уничтожить такого «врага», отомстить ему за погибших бесполезны и бессмысленны — враг не обладает злой волей и мстить, собственно, некому. Нужно просто оставить планету такой, какая она есть…
Придя к столь пессимистическим выводам, писатель теряет интерес к проблеме Контакта и большую часть внимания начинает уделять путям развития земной цивилизации. Именно Лем, по сути, изобретает термин «футурология», и в своем глобальном труде «Сумма технологий» (1964) впервые тщательно пытается прогнозировать, куда могут завести человечество технологии будущего. Многие прогнозы, сделанные Лемом в его произведениях, ныне уже не кажутся фантастическими. Так, воспринятая массами как откровение идея нашумевшего фильма «Матрица» является на самом деле до предела упрощенным изложением мыслей, высказанных писателем четверть века назад в повести «Футурологический конгресс». Только в «Конгрессе» фантомная реальность создавалась химическими галлюциногенами (вспомним веянья той эпохи — хиппи, ЛСД), а в «Матрице» — компьютерной системой.