…Представьте себе, что вам в ресторане подали дико пересоленный суп. В котором к тому же почему-то плавает кусок торта, трамвайный билет и школьный циркуль. Да и налит он не в тарелку, а в кашпо.
Вы, естественно, зовете метрдотеля и в несвойственной вам манере высказываете свое несогласие с основной концепцией. А в ответ слышите: ты сначала свой суп принеси, тогда и решим: имеешь ты право о моем супе высказываться или нет…
Или вот у сапожника. Попросили вы пару черных ботинок для приема в дипконсульстве Гондураса. А вам приносят такую фичу: один дамский сапожок и одну вязаную пинетку розового цвета. И опять же, в ответ на попытку озвучить ваше недоумение, слышите: а сам-то ты и таких не сошьешь…
Именно так в 99% случаев реагируют юные (и не очень) обитатели поэт- и литфорумов на критические высказывания о своем — будем для простоты называть это так — творчестве. (Думаю, этот эффект хорошо знаком сотрудникам любого литературного сайта или журнала). Вот, например, что иногда называется этим гордым словом:
Раздастся тихо приглушённый,
Подушкой жалостливый крик,
За дверью кровью орошённой,
Стоит, насупившись, старик.
С клинка в руке зажатом крепко,
Тягуче каплет на пол кровь,
Один лишь глаз блестит под кепкой,
Старик стоит, насупив бровь.
Пред ним, держась рукой за рану,
Лежит старушка вся в крови,
Лежит она на поле бранном,
Стонать тихонько норовит. (Оцените рифму, господа!)
Ползти ей сил уж нет, но всё же,
Цепляясь за паласа ворс,
И скаля бешеную рожу,
Старуха тащит бренный торс.
или такого:
Я ему сказала скромно:
«Вытри слюни на подошвах»,
Но намека он не понял,
Думал, все это серьезно.
(Все цитаты — подлинные).
Естественно, что, говоря о критике, я имею в виду не записи «все типа козлы», а имею я в виду конкретные замечания, например: рифма бедная, строфа примитивная, ритм хромает на обе три ноги, а композиция напоминает недоношенного минотавра-гидроцефала. В ответ немедленно следует бессмертное балагановское «А ты кто такой?»…
Да и следовало ли ожидать какой-то логики от головы, способной измыслить такие строки:
Он страшней всех Бармалеев
И прекрасней всех мутантов,
Ему равных нет плебеев
И сверкающих сервантов.
Апелляция к Белинскому, который сам, как известно, ничего кроме критики не писал, не помогает. Во-первых, надо знать, кто такой Белинский, а еще лучше — представлять, какую роль он сыграл в лит. процессе своего времени. Чего большая часть подвизающихся на ниве изящной словесности не знает и знать не желает в силу врожденной жизнерадостности. А если даже припомнят что-то из курса литературы 8 класса, то тут же визгливо спрашивают «аппонента» — а ты че, Белинский, да?
При этом пиит ничтоже сумняшеся уверен, что сам-то он если не новый Пушкин, то уж новый Гумилев точно… И очень оскорблен, что неизвестно кто смеет лапать шершавой лапой его трепетную нетленку. Ты, мол, сначала докажи, а потом и высказывайся!
Простая мысль — ПРОЧИТАТЬ, какие именно претензии ему высказаны, да проглядеть свое творение — а может, это в самом деле так? — в голову не приходит никому.
Но и это не самое удивительное. Обычно рядом с ругательной или просто скептической записью о корявых виршах юного дарования располагаются щедро приправленные смайликами восторженные записи таких же юных душою почитателей. Как правило, от 6 до 8 в поле зрения. «Кульно! Пиши еще, корефан!», «Это лучшее, что я в жизни читал», «Я так плакала, ты гений, приходи в асю, чмоки!» — и так далее.
И ведь что характерно, мне еще никогда, ну вот просто ни разу не привелось видеть, чтобы хоть немного смущенный автор высказался против бурных славословий. Что мол, ребята. Спасибо, мол, конешно, душевное, но это вы уж перегибаете. Может, я и талант, может даже гений, но как-то это нескромно. Подождите писать гневное письмо в Нобелевский комитет. Может быть, вы просто не очень в стихах разбираетесь…
Хотя из стиля (и особенно орфографии!) восторженных кличей поклонников и поклонниц совершенно ясно даже оболганному молвой ежику, что это — третье в жизни прочитанное ими стихотворение после «Мы везем с собой кота» и «Мимо тещиного дома я без шуток не хожу»…
Вот ведь что поразительно! Вся эта толпа не обезображенных интеллектом радостных лиц — в лучшем виде годится для оценки стихов, для вынесения вердикта, присвоения званий и изливания фимиама, а тот единственный скептик немедленно объявляется:
а) профаном
б) завистником
в) растоптателем нежной поэтиной души и литературным Чикатилой
г) разрушителем взаимной гармонии сердец тонких знатоков и ценителей, собравшихся на этом форуме.
Если отповедь критикану пишет существо мужеского пола (или по недоразумению считающее себя таковым), то после этого обычно следует важным штилем написанное рассуждение о Творцах-созидателях и Критиках — паразитах и завистниках, которым нет места под луной. В особо запущенных случаях следует еще глубокий психологический анализ тостуемого критикана и его плачевного семейного положения, каковые невзгоды якобы и подвигают означенного зоила врываться коваными ботинками в лилейную душу поэта.
Если же отлуп пишет девушка, то особый упор делается на неземной силы душевное благородство поэта: мол, стихи и правда не без греха, но зато ведь какой человек-то хороший! И тема интимная, переживательная! Какая разница, какие рифмы там, амфибрахии всякие, когда сердце страдает! Нельзя так! Человек же может вообще перестать писать… И человечество лишится таких вот, например, строк:
Уйдёт он прочь, умчится вдаль,
Ему тебя ничуть не жаль,
Он позабудет о тебе,
Девчонок много ж на Земле.
Ты будешь мучиться, страдать,
Напрасно слёзы проливать,
Но не вернуть девчоночку себя,
Он сделал женщиной тебя.
(правописание везде авторское)
Тут и Пушкин отдыхает, и Асадов идет покурить…
Еще один любитель изящной словесности радует нас такими откровениями (орфография опять-таки автора):
Ведь всегда интересней читать не профессиональную работу, написанную от души, чем уже обыденные шаблоны устаревшего написания профессионалов! Да, конечно творчество оно всегда творчество, каким бы не был уровень профессионализма — это всегда дар!
Да уж, судя по предисловию, тут не встретишь «
А попробуйте сказать, что в 80% случаев если б новоявленный Овидий писать перестал и занялся выпиливанием по дереву или разведением пчел, это было бы всем только на пользу. Ну конечно, кроме дерева и пчел. Попробуйте сказать, что если его стихи настолько интимны, что любое замечание убивает его наповал, то не надо вывешивать их в публичном месте с заголовком «Люди, критикните меня». После этого замечания уже можете надевать на голову тазик и бежать в окоп…
Но самой радикальной попыткой виртуального самоубийства является заявление, что неплохо бы для начала знать язык, на котором творишь стихи и прозу. Слова «грамматика», «синтаксис» и «орфография» действуют на воспаленное творческое самосознание как стекловата в трусах. Тут вам обеспечен экстремальный вариант реакции поэтической стаи, включающий в себя полный обзор вашей нудности, черствости, бездарности, личной неустроенности и так далее.
Особенно крепко критикам досталось за вышеуказанные реляции в адрес не стихов, а прозы, направленной на литконкурс средней руки. Проза была вот такая (правописание автора):
Осенний день выдался на редкость теплым. Одинокая девушка шла по аллеи. Пожелтевшие листья, скрывающие потрескавшиеся от времени плитки покрытия, весело кружились у нее в ногах. Неторопливые движения стройных ног, красота светлых распущенных волос, легкая улыбка тонких губ, блуждающий взгляд голубых глаз, — все это придавало идущей загадочность.
Здесь даже трудно слова найти от потрясения. Не побоюсь этого слова, катарсиса… Листья в ногах… Описание волос сразу после упоминания ног… И почему неторопливые движения стройных ног придают деве особую загадочность? Разве есть постановление или подзаконный акт, чтоб обладательницы стройных ног двигались как можно торопливее?
Размышления не оставляли ее, это было легко заметить по выражению лица идущей. Заметив нечто интересное для нее, она останавливалась, взгляд голубых глаз опускался вниз. Находясь в таком положении, девушка словно сопоставляла увиденное с некоторыми внутренними представлениями. Спустя некоторое время она поднимала голову, устремляла свой взор вдаль и, как ни в чем не бывало, продолжала свой путь.
Замечательно топорное описание, которое, если продраться через массу ненужных подробностей, оставляет впечатление механической куклы, у которой кончается завод…
Мужчина был уже всем рядом, при каждом слове он слегка наклонялся к ней, сокращая разделяющее их расстоянии. Девушка, вопреки желанию говорившего не отодвигалась, однако в ее глазах все-таки промелькнул страх.
Кто-нибудь понял, что здесь написано? Расскажете мне при встрече. И далее много-много килобайт такого же и даже еще более чем. Перегруженная ненужными подробностями и повторами, вязкая как битум, убогая и малограмотная писанина.
Может этот человек писать прозу, спрашиваю я вас? И вы мне отвечаете: не может. И что вы думаете — за констатацию во вполне цензурных выражениях (зацените выдержку!) этого научно-медицинского факта на критиков обрушился натуральный шквал упреков в литературном и бытовом чикатильстве. Причем не от самого автора, а от его компетентных приятелей и даже от одного крупного (по его собственному заявлению) американского писателя.
Было указано, что мои попытки удавить юный талант потерпели злую фиаску, и сей автор вышел на широкую дорогу жизни, неся перед собой бумажное издание этого … шедевра. Теперь-то уж он, в отличие от нас, дилетантов, определенно имеет право высказываться о Литературе в качестве признанного и издаваемого писателя!
…С нами сила Господня!