Начнем с забавного и, вместе с тем, показательного факта, что субъективный идеализм, как направление, сформировался намного позже объективного идеализма — в
К примеру, Парменид вообще заявил, что мир сам по себе абсолютен, «полон» и неизменен, а все изменения — лишь иллюзия, вызванная нашими чувствами. Истину мы узнаем лишь из «божественного откровения», которое познается разумом.
Платон писал о нас и нашем мире, как о «копиях», эманациях (от позднелат. emanatio — «истечение, исхождение») Истинного Идеального мира. В индийских религиях привычный нам мир тоже предстает как «иллюзорный покров Майи» в противоположность Божественному Абсолюту.
Была, конечно, в эллинском мире и философия скептицизма, но ее отношение к внешнему миру было еще далеко от положений субъективного идеализма и заключалось в утверждении всё той же ненадежности человеческого познания — правда, доведенной до крайней степени. Мол, кто его знает, каков он, этот мир, на самом деле? Так софист Горгий утверждал, что ничего не существует, а если что-либо и существует, то оно непознаваемо, и даже если существует и познаваемо для кого-либо одного, то он не может передать свое знание другим. Как говорила Эллочка-людоедка, мрак!
Как видите, в целом древней человеческой мысли представление о том, что вне нас ничего не существует, было просто чуждым. Как мне кажется, причиной этого было то, что в те времена индивиду было трудно помыслить себя совершенно автономным, вне связи с обществом и Богом — именно проявляясь в ином, взаимодействуя через иное и иных человек обретал смысл и стимул существования.
К
Исходным пунктом любого субъективного идеализма стало знаменитое положение Рене Декарта — «Cogito ergo sum» («Мыслю — следовательно, существую»). Интересно, что к данному утверждению Декарт пришел вовсе не с целью отринуть объективность внешнего мира. Цель была другая — найти самую достоверную, неопровержимую, исходную точку для дальнейшего человеческого познания — то, что в математике называют аксиомой — утверждением, не требующем доказательств. Далее Декарт тоже действовал как математик — выводил из этой аксиомы существование и Бога, и материи, и внешнего мира.
Иное дело — субъективные идеалисты. Кстати, 12 марта 1685 года можно по праву назвать Днем Субъективного идеалиста, потому что именно тогда на свет родился основатель этого философского направления — епископ и философ Джордж Беркли. Это о нем другой великий Джордж — Байрон — когда-то иронически писал:
«Епископ Беркли говорил когда-то:
„Материя — пустой и праздный бред“
Его система столь замысловата,
Что спорить с ней у мудрых силы нет,
Но и поверить, право, трудновато…»
Беркли, в отличие от эллинов, сомневающихся в истинности наших чувств и ощущений, напротив, назвал их единственным достоверным источником мировосприятия. В результате все предметы становились лишь «комплексами ощущений» («идеями»), существующими только в нашем уме. Отсюда Беркли сделал довольно забавный вывод — «Esse est percipi» («Существование — есть восприятие», то есть, чтобы вещь существовала, она должна кем-то восприниматься). Грубо говоря, камень на пустынном необитаемом острове существовать не может, ибо никем не наблюдается.
Интересно, что своей философией Беркли, как и Декарт, не собирался потрясать основы религии. Напротив, ее целью была борьба, как против, набиравшего тогда силу, материализма (о какой существующей до нас и вне нас Вселенной может идти речь, если Вселенная — лишь комплекс наших ощущений?), так и тех скептиков, которые считали, что ощущения лгут и мир непознаваем. Ведь если именно ощущения и составляют реальность бытия, то значит познание этого бытия более чем доступно. Материализм Беркли не любил особенно — говорят, даже когда-то с ненавистью пнул камень — опровергал, так сказать, его материальность.
Следующий знаменитый субъективный идеалист Давид Юм поступил более незамысловато — он тоже сказал, что человек познает лишь свои ощущения, а по поводу того, откуда берутся эти ощущения, просто махнул рукой — мол, «от неведомых причин».
Неудивительно, что все эти замечательные рассуждения таили в себе опасность превратить мир личности в жутковатый кошмар вселенского одиночества и вселенской же шизофрении. О том, как философы из этой ситуации выкручивались — я расскажу в следующей части статьи.