27 февраля 1918 года в Москве в большой аудитории Политехнического музея состоялся поэтический вечер. Назывался он «Выборы короля поэтов». Строго говоря, выборы короля — совмещение несовместимого. Избирают президентов. Но «президент поэтов» — это тоже из области совмещения несовместимого. Так или иначе, всеобщим тайным голосованием зрители отдали свое предпочтение Игорю Северянину. С небольшим отрывом он обогнал В. Маяковского.
Позже эта несерьезная победа одного поэта над другим в шутовском соревновании стала дополнительным аргументом советских критиков против И. Северянина. Маяковский к тому времени посмертно был объявлен (сами знаете кем) «лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». А с сами знаете кем спорить не полагалось.
Игорь Северянин поэт был хороший и ухо имел чуткое. Его веку хотелось красивого и загадочного, и он выпевал странные «поэзы» с необычными красивыми словами. А если таких слов не находилось, придумывал их. Упрекать поэта за подобное вольное обхождение с языком бессмысленно: имеет право. В. Маяковский тоже баловался словотворчеством. Кто из его почитателей объяснит, что это за «стальная леева» или же «дней последних донце»?
Судя по всему, герой стихов И. Северянина всем видам транспорта предпочитал тот, название которого звучало красиво и загадочно: ландо.
В ландо моторном, в ландо шикарном
Я проезжаю по Островам
Автомобиль-ландо тогда (да и сейчас тоже) уже в силу своего названия обязан был быть автомобилем роскошным, а главное, с открывающимися над сидениями пассажиров складным верхом. Тем самым подчеркивалось родство новейшего средства передвижения с аристократической конной повозкой конца 19-го — начала 20-го века. Которая впечатляла современников не меньше, чем нынче нас впечатляют «Ламборгини».
У
Название экипажа — слово французское. Но достаточно взглянуть на его написание — landau, как мы сразу поймем откуда эта карета приехала. Из немецкого городка Ландау, что находится на юго-западе Германии, совсем недалеко от французской границы.
Городок этот старинный, впервые упоминается в начале 12-го века, а в конце 13-го он стал вольным имперским городом. То есть, городом почти свободным от власти местных феодалов. В 1680 году Ландау превратился в Ландо, поскольку его вместе со Страсбургом и Эльзасом завоевали французы. Во времена Людовика XIV приграничный городишко с населением около 5 тысяч человек стал одной из крупнейших европейских крепостей. В 19-м веке эта крепость была упразднена, укрепления снесли и на их месте построили кольцевую улицу, которая стала границей старого городского центра.
Городок то и дело переходил из одной страны в другую. После наполеоновских войн в 1816 году он оказался в Баварии, вместе с которой в 1870 году вошел в состав Германской империи.
Лучшие каретные мастера в Европе были немцы, поэтому роскошные экипажи из Ландау не имели себе равных по удобству, прочности и скорости. Что оценили богатые французские аристократы по другую сторону границы. Повозки-ландо по большей части экспортировались именно во Францию. Подобная история повторилась и в конце 19-го века. Основным рынком сбыта автомобилей, сконструированных немецкими изобретателями, была Франция. Поэтому немецкие предприниматели стремились организовать автомобильные предприятия во Франции или в Бельгии, либо обзаводились французскими контрагентами.
Благодаря сходному сочетанию высокого качества изготовления и не менее высокого спроса, прославился другой город, Седан. Он находился во Франции на границе с Бельгией и здесь изготавливали дорожные экипажи. Седан был известен своей продукцией настолько, что до сих пор автомобили с закрытым кузовом называются седанами. Правда, после франко-прусской войны 1870 года французам перестало нравиться название города, под которым их армию наголову разбили. Поэтому во Франции некоторое время бывшие кареты-седаны назывались берлинами.
Приграничное положение городка Ландау обеспечивало процветание в нем не только каретных дел мастеров. Городские торговцы богатели благодаря приграничной торговле. То ли причиной этого, то ли следствием было то, что в Ландау едва ли не с 11-го века проживала большая еврейская община. В этих краях хорошо произрастает виноград, и евреи из Ландау, среди прочего, славились как виноделы, ухитряясь продавать свои вина не только по Германии, но даже во Францию.
Еврейская община Ландау была богата, многочисленна и мобильна. Поэтому, если в каком-нибудь немецком городе появлялся приезжий торговец или ремесленник из города Ландау, он, скорее всего, был евреем. Так фамилии Ландау или Ландауэр довольно скоро стали в Германии «чисто еврейскими». В России аналогичное приключение произошло с фамилией князей Слуцких, во времена Киевской Руси владевших городом Слуцк. После раздела Польши древний Слуцк оказался в пределах Российской империи. Его обитатели, преимущественно евреи, были приписаны к мещанскому сословию. Многие из них получили фамилию Слуцкие либо Слуцкеры. После чего потомкам князей приходилось доказывать, что они совсем не из евреев.
Как тут не вспомнить злую шутку, которую упрощение русского правописания сыграло с одним из главных героев «Анны Карениной»? Константин Лёвин — alter ego автора романа. Потому Лев Толстой и дал ему такую «говорящую» фамилию, сильно отличающуюся от фамилий прочих героев. Фамилии Щербацких, Облонских, Вронских тоже придуманы Л. Толстым. На Руси таких дворянских родов не было, но для тогдашнего читателя они легко становились в ряд реально существующих древних дворянских фамилий: Щербатовых, Оболенских, Пронских.
Октябрьская революция начала преобразование российского общества с дела, казалось бы, невинного, с упрощения орфографии. Вместе с твердыми знаками и ятями в список «лишенцев» попала и буква
О том, что автор «Анны Карениной» обращал внимание на подобные нюансы, свидетельствует другой герой этого романа. Герой второго плана, но совсем не второстепенный, предсказатель Жюль Ландо. Предсказатель этот имел большое влияние на мужа Анны, Алексея Александровича Каренина. Фактически в результате спиритического сеанса у Ландо Каренин отказывает своей жене в разводе и в некотором смысле толкает ее под поезд.
Jules Landau мог бы спокойно быть и Юлиусом Ландау, но Толстой упорно предпочитает французскую транскрипцию немецкой. И не только из любви к французскому языку, но и прекрасно понимая: в сознании большинства читателей, его современников, Жюль Ландо будет таинственным clairvoyant (ясновидящим), а Юлиус Ландау — подозрительным мошенником. Такого в доме, куда вхож высокий сановник Алексей Каренин, и на порог не пустят.