Усадебный «замок» с флигелями и службами, столовая с огромным столом…
«Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах…»
…Барин на охоте, барыня ведет расходы, бреет лбы, молодой хозяин пропадает в девичьей, барышня чахнет над Ричардсоном и Руссо. Балы, балы…
Архивные документы против романов сухи, деловиты и конкретны. Романы передают дух эпохи, архивные описи дворянских имений информируют о том, на каком основании существовал этот дух.
Усадебный дом — может быть, тот самый, в котором Петруша Гринев «учился понемногу» географии, — оказывается «деревянным строением, в нем малых покоев с перегородками восемь, с тремя дверьми растворчатыми плотничьей работы. Печь голландская с лежанкой изразцовая… Наверху светелка с голландской печью… во внутренности выщекатурено… Одни сени и два чулана под одной крышей, покрыты тесом».
Впрочем, нет, Петруша Гринев не бегал по этому дому. А Николенька Некрасов, будущий поэт, — мог. Это ведь — описание дома его деда, штык-юнкера Сергея Алексеевича Некрасова, в сельце Грешневе Ярославской губернии. И не симбирская деревня Гринева, а некрасовское Грешнево имело такую библиотеку:
«Книг:
Псалтирь, один ветхой.
Русских разных ветхих шесть.
Старых годов календарей пять.
Отрывок французского букваря.
Две расходные книжки старинные».
Знание того, что площадь покоя, в котором
«деревенский старожил
Лет сорок с ключницей бранился,
В окно смотрел и мух давил»,
— была, вероятно, более 15 квадратных метров — не загубит вам впечатления от пушкинской «энциклопедии русской жизни»?
Дворянка той же Ярославской губернии гвардии капитанша Катерина Павловна Леонтьева рядом со старым домом отстроила новый — но на тот же прежний манер. «Поземный», то есть одноэтажный, деревянный, разве что попросторнее — из одиннадцати комнат. По лицу — шесть окон, на прочих фасадах еще 12 окошек. Парадный вход — по центру, оформлен «стекольчатыми дверями».
Поручик Аврам Григорьевич Коробьин в ярославском селе Кузьмицыне дом имел похожий: деревянный, об одном этаже, в тринадцать окошек. В пяти покоях устроено было три печи (одна изразцовая, две кирпичные).
Так вот примерно и выглядели господские дома многих мелкопоместных российских дворян конца XVIII — первой половины XIX вв. Деревянные постройки, распластавшиеся единственным этажом в центре имения, со светелкой наверху, парадным входом по центру, с задним крыльцом — для выхода к «службам».
Усадьбу составлял, конечно же, не только господский дом. Для дворни — людская изба, для скотины и птицы — изба птичная, скотный двор, конный двор. Прачечная, при конюшне — изба для конюхов, каретный сарай, сенные сараи, погреб с ледником, флигель с кухней, овин, баня…
Если при усадьбе имелась речка — скорее всего, помещик держал на ней мукомольную мельницу (может быть, в совместном владении с помещиком-соседом) и маслобойню.
И был при доме сад, и произрастали в нем березы — для тени и души, орешник, «разных сортов смородины, крыжовник и малина» — для наливок, варений и чтоб дворню делом занять. Были в саду и овощные гряды. А вот яблоневые и вишневые сады — это либо южнее имело место (отсылаю к опыту тульского помещика А. Т. Болотова), либо вообще стало практикой в поздние времена, после 1861 года.
А еще владел такой помещик двумя-тремя сотнями крепостных «душ мужского полу». Которые вкупе с непересчитанными душами полу женского и с немногими наемными работниками обслуживали это почти натуральное хозяйство.
Деревенская жизнь всегда считалась дешевой. Таковой она была и для российского дворянина. Потому он, как мы помним, например, из «Войны и мира», норовил свое деревенское житье продлить как можно дольше. Но в некий момент времени все ж требовалось переезжать в городскую усадьбу.
Вот на ее содержание и шли деньги, добытые немудреным хозяйствованием на земле (далеко не все помещики относились к управлению имением, как тот же
Итак, дополнили мы алгеброй гармонию. Нарисованные классиками русской литературы картинки помещичьего быта вполне согласуются с архивными описями десятков дворянских усадеб. Надеюсь, это привнесение цифр и фактов не испортит вам радости от перечитывания «Евгения Онегина».