Чего нельзя было отнять у малыша — это своевольного характера. Как шутили родные и близкие — в дедушку пошел. Дед будущего композитора, Клавдий Егорович, инженер по образованию, дослужился до генерал-майора, был начальником Луганского оружейного завода, получив при этом личное дворянство.
Когда мальчику было полтора года, он, руководствуясь какими-то своими соображениями, снял вдруг с шеи крест, обмотал его цепочкой и… проглотил. Паника поднялась неимоверная. Мама настаивала на срочной операции, отец отнесся к этому более рассудительно: давай подождем, если сам крест не выйдет, тогда и будем резать…
К счастью, крест вышел естественным путем…
И в дальнейшем ребенок пытался выстроить свою жизненную линию самостоятельно. Мама хотела, чтобы он непременно научился играть на каком-либо музыкальном инструменте, благо родная тетка Дмитрия неплохо музицировала. Но в битве двух «характеров» взрослая женщина потерпела сокрушительное поражение. А все потому, что однажды она заставила его при гостях исполнить отнюдь не то, что хотел юный музыкант, а чрезвычайно сложный этюд. Ученик сыграл то, что сочинил сам. Утонченный слух меломанов оказался настолько оскорблен, что исполнителя надолго освободили от игры на фортепиано…
Возможно, «мучители» отстали от ребенка еще и потому, что разразилась Первая мировая война, и многим стало не до музыки. Эти тяжелые три года Кабалевские в Петербурге кое-как пережили, но с переносом столицы из Петрограда в Москву семья отправилась вслед за отцом. Сыну смена обстановки могла пойти только на пользу, особой дисциплинированностью вовремя учебы в гимназии он не отличался. Хотя и был приучен к систематическом у труду над учебниками. А в первый революционный год 13-летний Дима даже успел поработать художником, продавцом талонов в трамвае и почтальоном.
Столица встретила своих новых жителей не очень приветливо, вместо просторной квартиры пришлось жить в общежитии. А весь остальной «антураж» военного времени — голод, холод, стремление выжить любой ценой — никуда не делись. И тем удивительнее, что именно в этот период Дмитрий потянулся к музыке, устроился в музыкальную школу на Арбатской площади. Параллельно он поступил на учебу к сестрам Гнесиным, но так как его пугала внешность старшей из сестер, он в их школе не задержался.
Голодная и холодная зима 1919 года стала во многом определяющей. Но это в русских традициях — проявлять свои самые лучшие качества именно в сложнейших, нечеловеческих условиях. Дмитрий потихоньку «набрал ход», ему стало интересно заниматься. В этом нет ничего удивительного — когда что-то получается, за спиной словно крылья вырастают. И все же к осознанию того, что музыка — именно та дорога, по которой необходимо идти — пришла не сразу. Одно время Кабалевский-младший мечтал стать юристом, чуть позже — художником (отцовские гены, Борис Клавдиевич неплохо рисовал). Но, в конце концов, к 1923 году у молодого человека скопилось немало написанных им для фортепиано сочинений, а с картинами было похуже. Все зависело от того, как эти сочинения воспримут педагоги, в частности, директор музыкальной школы —
Последний, увидев большую палитру разноплановых творений ученика, пришел в полный восторг. И тут же распорядился открыть при школе композиторское отделение. Вслед за этим были приглашены профессора, преподававшие теорию и практику. Благодаря им талант будущего композитора раскрылся в полной мере.
После окончания техникума им. Скрябина Дмитрию Кабалевскому предложили остаться здесь же, преподавателем. Он согласился при условии, что ему разрешат одновременно поступить в Московскую государственную консерваторию им. Чайковского. Препятствий молодому таланту не чинили, и он поступил сразу на два факультета — по классу композиции и фортепиано. Выпуск в первом был 26 декабря 1929 года, а во втором — 4 мая 1930 года. А уже спустя два года Дмитрий Борисович становится доцентом Московской Государственной Консерватории. Такое бывает не очень часто — стал преподавателем в неполные 28 лет и проработал еще 55, до самой смерти…
Но это не значит, что композитор был «зациклен» только на преподавании. Его судьба сложилась довольно интересно. В том же 1932 году он был выбран членом правления Союза композиторов Москвы, спустя три года стал членом правления Союза советских композиторов. Перед войной и после нее редактировал журнал «Советская музыка», и мало кто знает, что перу этого мастера музыки принадлежат больше десятка книг, в том числе и учебников для детей.
В 1951 году его избрали в Советский комитет защиты мира, потом членом Всемирного Совета мира, в 1952 году стал секретарем Союза композиторов СССР. Он выступал как пианист, и как дирижер, исполняя свои произведения. Его оперы «Кола Брюньон» (1937), «Семья Тараса» (1950); оперетта «Весна поет» (1957); Реквием (1962) — неоднократно ставились на сцене музыкальных театров не только Советского Союза, но и в зарубежных странах.
Порой он сочинял удивительные вещи. Например, трудно себе представить, что на тему песни «То березка, то рябина» можно написать целый фортепианный концерт. У Кабалевского это получилось…
А с Аллой Пугачевой у знаменитого композитора вышел не то чтобы конфуз… В преклонные годы он был несколько консервативным, друзья прямо называли его ретроградом. Он полагал, что в Союзе композиторов должны быть умудренные опытом люди, способные привнести в искусство что-то новое, «вечное». А попытки заявить о себе начинающего композитора Аллы Пугачевой он рассматривал как баловство, принижение роли самого Союза композиторов.
Ах, если бы он знал, что будет в стране спустя двадцать-тридцать лет! Творческие союзы сегодня как реки весной переполнены талыми водами, которые пронесутся бурлящим потоком за день-два, и канут в забвении. К счастью, Дмитрий Борисович до этой минуты не дожил. Он скончался 14 февраля 1987 года, на 82-м году жизни. А его песни и фортепианные произведения остались. Правда, далеко не все пережили свое время…