Ясно, что красота — дело тонкое и зависит от ситуации, настроения и вкусов воспринимающего, исторического периода и культурного слоя. «Красивую взял, хаять не буду, — орет персонаж рассказа Драгунского „Волшебная сила искусства“, блестяще сыгранный А. Райкиным — красивую: морда во! Глазки маленькие!» В голодных странах красавицами считаются полные, ядреные и краснощекие, а в благополучных страдалицы морят себя голодом и нагуливают «интересную бледность», пока в обморок не хлопнутся. В общем, вопрос это сложный, не сомневаюсь, что об этом написаны тонны философских трудов, и не мне на него замахиваться. Я о погоде.
Замечательное дело — зимний пейзаж с солнышком и снегом. «Мороз и солнце — день чудесный» — диктовала учительница, а двоечник Васька Пупкин страстно шептал: — «Чудесный — Т в середине надо?» — не думаю, что в этот момент у него перед глазами возникали красоты зимнего леса. У меня с грамотностью проблем не было никогда, поэтому я могла и елочки в снегу вообразить, и березу в серебре,
Но все же бывали моменты, когда материальное (которое первично) преобладало над духовным (которое вторично). В Одессе такое было зимой семьдесят … года. (Старожилы знают, а большинства читателей и на свете-то не было еще… Страшно и писать, какой год!) Я только приехала тогда в Одессу. Жила в общежитии, где обитало много кубинцев и немцев — весело было жить. И тут — обледенение.
Сначала было очень красиво, все деревья — как произведения стеклодува, все сияло и сверкало. На фоне ярко-белого снега — прозрачные ледяные веточки деревьев и кустов. В солнечную погоду все переливается, сверкает, глаз не оторвать. Но потом наступает погода пасмурная — и понимаешь, что в пасмурную, когда серое небо гораздо темнее белой земли, это еще гораздо красивее!
А масса льда все росла…
А потом начали падать деревья и столбы… на автомобили (в лепешку), на провода (сметало как паутинку)… Толстенные столетние акации — так жалко было! Да и страшновато. Были и жертвы.
Света нет, отопления нет, воды нету (замерзла)… Студенты отсутствием воды не
заботились, т.к. пили вино, а умываться и снегом хорошо. А умываться надо было — светильники сделали из масла (плошка с маслом, а в ней закорюка с ватным фитилем), и утром все оказывались с закопченными рожами. На занятия ходили пешком, трамваи встали… полдня на дорогу — эх, молодость — бродили в снегу по колено и хохотали.
Сразу же сделались огромные очереди за хлебом! Науку забросили (темно), а по вечерам пели хором. И романы, конечно, крутили. Ох, и разность потенциалов была, когда возникал роман между немцем и кубинкой! Искры так и летели! Они ведь такие разные…
Но я не об этом, а о том, что с тех пор красота сияющего покрытого льдом дерева в лучах низкого зимнего солнца вызывает теперь у меня не только мысль «как красиво», а скорее мысль «а чем домой добираться».
Второй пример — тоже из тех времен. Наступила золотая осень — что красиво до умопомрачения, тут и разговору быть не может. Красные клены, желтые тополя, зеленая трава, ярко-синее небо… А пурпурный дикий виноград? Одним словом, багрец и золото, и прочее ля-ля-ля. А у нас — дружба с кубинцами и культурный обмен. Интересно было — жуть, мы им свое, они нам про Кубу, танцы, экзотика, а какие они галантные, как они красиво за девушками ухаживали - наши парни просто тюфяки против этих кабальерос. Я даже испанский начала как-то сразу понимать. Амор (ууух!). Но я ж не об этом!..
Короче. Потащила я их в парк. Даже не в парк, а в дендропарк. Осень смотреть и пышное природы увяданье. Ходим, смотрим: багрец, золото — все на месте согласно описи указанного классиком. Хрустальная, но дивная пора
— Ну, как, говорю, — красиво?
— Нет, — отвечают огорченные кабальерос разной степени шоколадности, — ужасно.
— !!!
— Этот лес болен, он умирает… Все листья желтые, это что, болезнь?
Понимаете? Для них, жителей тропического вечного лета, дерево с желтыми листьями — это больное дерево. Чего ж красивого?
— Так осень же! Вы ж в школе учили, что у нас листья на зиму опадают?
— Учили, да. А что, ВООБЩЕ ВСЕ листья опадают? Одновременно?
Потом они, конечно, все поняли, они вообще были очень неглупые и хорошо образованные, просто вот с листвой вышла недоработка — не вмещалось у них в голове, что листья одновременно все опадают и ничего не остается… И поэтому осенние деревья выглядели для них безобразными, желтый парк — больным или побитым каким-то ужасным шелкопрядом.
Вот вам и относительность красоты.
И тут нас посещает мысль: то, что кажется нам абсолютно прекрасным — всем ли понятно оно, или для тропических жителей картины с туманным снегом, сумрачным днем и «рыбьим жиром фонарей» — всего лишь набор пятен?
Вот, например, изумительная туманная зима и сырая осень Марины Тиме-Блок.
… «Люблю писать и натюрморты, и пейзажи», — писала художница. Она объездила всю страну, отовсюду привозила зарисовки, этюды, акварели. «И все же главная моя любовь — это мой родной Ленинград-Петербург. Его рисовать самое большое удовольствие и счастье. В эти работы я вкладываю всю свою душу без остатка», — написала Тиме-Блок в своих воспоминаниях.
Тиме-Блок Марина Георгиевна (1913 — 1999)
«М. Тиме-Блок была „тихим“ художником, писала пейзажи и натюрморты, сама будучи по сути частью культурного питерского пейзажа, дружа с Улановой, Берггольц, Ахматовой. Училась в Академии художеств, но в Союз художников была принята лишь после сорока лет, в хрущевскую „оттепель“, а хорошую мастерскую обрела и того позже, выйдя уже на пенсию». (Игорь Шевелев 2006 г.)
Ну, а для нас (кто понимает) — это замечательные картины, конечно. Удивительное сочетание размытости с четкой прорисовкой точно передает картину сырого осеннего тумана, запахи первого морозца, ощущение колючей ледяной пыли и особенную снежную тишину…
Бумага, акварель, смешанная техника.