Все эти довольно необычные требования Пьер Боннар разрешил весьма оригинально. Он объединил свой триптих (а стена диктовала именно такую форму) единым пространством и одним мотивом, так что изображение органически вписалось в архитектуру. На всех трех полотнах был представлен великолепный пейзаж, оживленный сценками: широкие купы деревьев, песчаные дорожки, солнечные блики и несколько фигурок (девочка с кошкой, женщина с ребенком…).
«Средиземное море» было навеяно поездкой Боннара в Сен-Тропе. «Поехать на юг, — писал он матери, было очень привлекательно, и, действительно, я как будто попал в сказку из тысячи и одной ночи: море, желтые стены, рефлексы света, такие же яркие, как сам свет!»
1910-е годы были для Пьера Боннара временем открытия импрессионизма. Это кажется неожиданным: импрессионизм давно не был новаторством и как течение существовал уже более сорока лет. Гораздо более современные тенденции сменили его успевшую стать своеобразным архаизмом стилистику. Париж уже знал экспрессию на картинах Ван Гога, декоративность линии Тулуз-Лотрека, цветовую насыщенность полотен Гогена. Да и сам Пьер Боннар был одной из ярких фигур группы «Наби», близкой принципам Поля Гогена.
«Вместо того, чтобы копировать природу, передавая ее такой, какой видишь, — говорил Гоген, — надо преображать ее, превращать в игру ярких красок, подчеркивать простые выразительные, оригинальные арабески и радовать ими глаз». Вслед за Гогеном «набиды» хотели создать новый художественный язык, организованный по законам декоративного искусства.
Слово «наби» в переводе с древнееврейского обозначает «пророк». Тем самым «набиды» (а среди них были Морис Дени, П. Серюзье, Эдуар Вюйяр и сам Боннар) подчеркивали свою разобщенность с пошлой обывательской жизнью. Они сознательно противопоставляли себя буржуазной мещанской среде и тяготели к чистому возвышенному творчеству. Их эстетика была близка символизму, а изобразительные принципы — стилю модерн. «Набиды» мечтали о возрождении синтеза искусств, и потому многие из них работали в книжной иллюстрации и журнальной графике, занимались украшением интерьеров и театральной декорацией. Пьер Боннар тоже делал иллюстрации к стихам Поля Верлена, книгам Жюля Ренара и Октава Мирбо, оформлял спектакли в символистском театре «Творчество», рисовал афиши и программы.
В живописной сфере «набиды» стремились к преодолению иллюзорности, они утверждали самостоятельное значение плоскости холста, роль линии, контура, арабески. Именно их усилиями во французской живописи рубежа веков окончательно утвердился жанр декоративного панно.
Но в 1900-х годах группа распалась. Дени и Серюзье эволюционировали в сторону религиозного искусства, а Боннар и Вюйяр совершенно искренне были очарованы неожиданно открывшимся им миром импрессионистской живописи. «Когда мы открыли импрессионизм, он вызвал у нас новый взрыв энтузиазма, он был для нас открытием и освобождением. Импрессионизм принес нам свободу», — вспоминал Пьер Боннар.
Он стал интересоваться пейзажем. Какое-то время даже работал в Живерни, где тогда жил один из выдающихся импрессионистов Клод Моне, и часто встречался с ним.
Заказ Морозова, изначально предполагающий монументальность формы, и собственные интересы Боннара, тяготевшего в это время к импрессионистским принципам, оказались как нельзя более созвучны в этом полотне. Желания хозяина особняка и художника были естественно увязаны воедино.
Так было рождено одно из самых новаторских и самых впечатляющих произведений Пьера Боннара.