Событие — неудачная попытка преодолеть разрыв между Западной и Восточной церквами. На Ферраро-Флорентийском соборе (1438−1445), на котором была подписана впоследствии отвергнутая Русью Флорентийская уния (1439), святитель Авраамий и присутствовал в составе свиты митрополита Исидора, представлявшего Русскую церковь.
Но не рассказ об унии есть цель этого повествования. А те сведения о жизни Флоренции, которые сохранились для истории мировой культуры в созданном Авраамием «Сказании о граде Флорензе иже во фряжской земле и о Вознесении церкви и како в ней действо устроено дивным строением».
«Действо», о котором идет речь в «сказании» святителя Авраамия, — явление из разряда очень популярных в средние века религиозных мистерий. В определенный календарный момент соответствующая времени литургическая драма разыгрывалась в храме и около него, и цель ее была — воспроизвести то или иное евангельское событие, напомнить верующим эпизод Священной истории.
Это практиковалось и в Западной Европе, и в Древней Руси. Дальним отголоском той традиции является устройство рождественских «вертепов» при современных католических храмах.
Макиавелли в своей «Истории Флоренции» цель подобных мероприятий обозначил со свойственной ему откровенностью: «…чтобы занять народ, заполнить чем-нибудь его ум и отвлечь от мысли о положении государства». Ведь драмы эти требовалось разыгрывать «с такой пышностью и великолепием, что в течение нескольких месяцев весь город был занят подготовкой и самим празднеством».
Действительно, подготовка к «действу» и само исполнение его занимало время и умы горожан, но — еще и доставляло им высокие религиозные переживания. И что немаловажно — дарило жаждущим развлечений наслаждение театральным искусством.
Авраамий, иерарх русской церкви, знал, так сказать, фактическую основу «действа». И от силы эстетического переживания мог оказаться способен проникать в суть наблюдаемого — он добросовестно описывает происходящее «на сцене», основываясь на своем житейском и религиозном опыте. И восклицает, пытаясь выразить свое восхищение: «Красивое и чудесное это зрелище! И еще же умильное и несказанным веселием исполненное».
«Сказание», помимо всего прочего, формирует для читателя очень симпатичный облик своего автора. Суздальский архиепископ предстает перед нами человеком открытым, любознательным, непредубежденным. Он приходит в церковь, в которой «действо» разыгрывается, задолго до начала — и со вниманием осматривает декорации. Авраамий одновременно и осознает искусность технического сопровождения спектакля — и старается определить, в чем секрет «фокуса»:
«Во время подъема ангела сверху, от отца с великим шумом и непрерывным громом пошел огонь на ранее упомянутые веревки и на средину помоста, где пророки стояли. И назад вверх этот огонь возвращался и от верха прытко приходил книзу. И от этого обращения огня и от ударов вся церковь искрами наполнилась».
И все ж понять — «как это работает» — не может, и уже пишет лишь о своем восторге: «Ангел же поднимался к самому верху, радуясь и помахивая руками туда и сюда и крыльями двигая. Просто и ясно видно, как он летит. Огонь же обильно начинает исходить от верхнего места и по всей церкви сыплется с великим и страшным громом. И незажженные свечи в церкви от великого этого огня зажигаются. А зрителям и их портам нет никакого вреда. Дивное и страшное это зрелище. Ангел же возвратился кверху в свое место, откуда спускался, огонь перестает и занавесы все по-прежнему закрываются».
А затем сокрушается своей неспособностью словами передать свои ощущения: «Это чудное зрелище и хитрое устройство видели в городе Флоренции, и сколько мог своим малоумием понять, то и описал это зрелище. Иначе и нельзя описать, так как это пречудно и несказанно… Сколько мог, столько и написал, но не могу такого хитрого зрелища оставить в забытьи. Ради воспоминания написал, потому что чудное это зрелище и несказанное. И радостью оно преисполнено, и соответственно этому, как видел — никак нельзя истинно испытать или рассказать. Как мог, так и написал».
Описание представления, сделанное Авраамием, — ценный исторический источник. Его, в первую очередь, а также еще несколько документов, ставших известными позднее, использовали ученые для характеристики творчества знаменитого Филиппо Брунеллески — архитектора, инженера, художника, скульптора, поэта, ювелира — словом, одного из титанов Возрождения. Именно Брунеллески принадлежит сценография увиденных Авраамием во Флоренции «действ» — «Благовещения» и «Вознесения». Он — автор тех удивительных машин, которые обеспечивали «хитрое зрелище» и настолько поразили воображение русского гостя.
Основываясь на описании святителя Авраамия, архитектор Чезаре Лизи сделал в 1975 году реконструкцию декорации Брунеллески для действа «Вознесение». Модель в масштабе 1:25 в том же году была представлена на выставке «Театральное пространство во Флоренции», а в 1978 году эта выставка демонстрировалась в Москве, в Пушкинском музее.
А как же все-таки они встретились, великий флорентинец Брунеллески и суздальский архиепископ? Может, и не встречались. А может, все же пересеклись их пути — во Флоренции, в 1439 году, в это время великий зодчий активно работал именно в родном городе. Записки Авраамия сохранились, к сожалению, в отрывках. Ученые, например, затруднялись даже с определением церквей, в которых Авраамий присутствовал на «действах». Что было записано на утраченных фрагментах рукописи — об этом можно лишь догадываться…
Но в ином смысле их встреча произошла однозначно: современники, люди одной эпохи, хочется надеяться — одной культуры, они говорили на одном языке — языке эпохи Возрождения. Один выполнил достойно свою работу — другой увидел ее и оценил так же, как оценили соотечественники Брунеллески.