Говорят, породу нельзя затушевать, все равно она выбьется наружу. И юный Олеша (потомственный шляхтич) практически с раннего детства ко всему относился нарочито иронически, не очень любил малообразованных людей, для которых у него всегда наготове был полный колчан язвительных стрел. И попасть к нему на язычок было все равно, что сесть на раскаленную сковородку — мальчик обладал таким чудовищным воображением и метким словом, что «объект» его атаки, как правило находился долго у всех на устах.
«Я не разбойник, поверь мне, Сима, но жить так дальше — невыносимо…»
Хотя бывали случаи, когда и сам Ключик, как называл его товарищ по литературным и окололитературным тусовкам Валентин Катаев, становился объектом для пересудов. Лет в двадцать Олешу «прострелил» Купидон, когда он совсем потерял голову от Симы Суок. По словам Катаева «Не связанные друг с другом никакими обязательствами, нищие, молодые, нередко голодные, веселые, нежные, они способны были вдруг поцеловаться среди бела дня прямо на улице, среди революционных плакатов и списков расстрелянных».
Однажды голод сыграл с ними плохую шутку. Олеша со своим шурином Эдуардом Багрицким (женатым на старшей сестре Суок — Лидии) как-то заметили, что известный в Харькове скопидом и «жила» бухгалтер по прозвищу «Мак» очень алчно поглядывает на стройненькую Симу, которую Олеша ласково называл Дружочек. Голодные поэты решили потрапезничать за счет Мака и пришли к нему вместе с Симой. Они ели семгу, пили вино и закусывали лимоном. Потом, на сытый желудок, заспорили о поэзии и не заметили, как за хозяином-бухгалтером и Симой захлопнулись двери. Через некоторое время они вернулись, и Сима торжественно объявила, что хочет жить в роскоши, а потому только что вышла замуж за Мака.
Если бы на голову Олеши свалился кусочек солнца, это бы раздавило его куда меньше, чем предательство Дружочка. Это ведь даже не 20 баранов и финский холодильник, за которые дядя в «Кавказской пленнице» Леонида Гайдая продал племянницу. Покушали семги, называется…
А она ушла к другому…
Олеша решил найти утешение в вине. Он перестал различать день и ночь, и именно в таком состоянии нашел его приехавший в Харьков Катаев. Друга нужно было выручать, а потому Валентин прямиком отправился к молодоженам и чуть ли не за руку привел с собою Симу. Перед ними снова раскрывались безбрежные просторы океана любви?
Как бы не так. Однажды Катаев с Олешей решили отправиться в Москву, в Одессе было очень голодно. Катаев поехал первым, а потом к нему должны были присоединиться Ключик с Дружочком. Но друзья почему-то задерживались, и когда в редакции газеты, в которой работал Катаев, раздался телефонный звонок, и Валентин услышал радостный голос Симы, он тоже не скрывал радости: «Приехали?! Дай-ка трубку Ключику!». Сима как-то странно замялась, и только выдавила: «Мы сейчас приедем».
Но вместо Олеши в комнату Катаева ворвался «демон одесской революционной литературы» — хромой и однорукий Владимир Нарбут. И вырвать из его единственной уцелевшей правой руки Дружочка оказалось куда труднее, чем из двух рук Мака.
Но странное дело — Олеша сумел перебороть свою мучительную страсть к Симочке. Правда, с помощью средней из трех сестер Суок — Ольги. Но до этого Катаеву удалось заманить Симу к себе, где ее уже поджидал Ключик. Куда там шекспировским страстям — бывшие возлюбленные накинулись друг на друга с такой жадностью!.. Но тут во дворе появился мрачный Нарбут с огромным маузером в руке.
Катаев выскочил во двор. Поигрывая оружием, Нарбут процедил: «Если Серафима не появится сию же минуту, то я застрелюсь, не сходя с места!»
В отличие от Лили Брик, посчитавшей угрозы Владимира Маяковского пустыми, Сима вполне отдавала себе отчет в том, что сейчас может произойти. Чмокнув на прощание Ключика, она вернулась к Нарбуту…
Примечательно, что спустя несколько лет, когда демона поэтической революции арестовали в 1936 году, старшая из сестер — Лидия (вдова Багрицкого) пыталась защитить Нарбута и так усердствовала, что сама вышла на свободу спустя 17 лет из сталинских лагерей. А Сима еще два раза после этого выходила замуж, причем оба раза за писателей. Такова, наверное, у нее была планида…
Одна сестра заменила другую
Но вернемся к средней сестре — Ольге. Они с Олешей, в конце концов, поженились, и именно ей он посвятил свою знаменитую сказку — «Три толстяка». А вообще Олеша был, пожалуй, одним из самых ярких фельетонистов раннего «Гудка», где он публиковался практически в каждом номере, подписываясь Зубило. Как написал о нем позже Борис Ямпольский — «он не был ни карьеристом, ни льстецом… он был вырезан из чистого кристалла воображения».
В эпоху сталинского правления не быть «карьеристом и льстецом» было очень трудно. И даже бесперспективно. Тем более, что Олеша писал всегда очень хлестко, не щадил никого и ничего, и эти звонкие пощечины советской власти, чиновникам и бюрократам доставляли большие неудобства. И хотя Юрий Карлович писал очень много, но где-то с 1934 года все его пьесы оказались под запретом. Над ним не учинили расправы, но, образно говоря, дышать не давали…
Зубило как имя нарицательное…
Но это было в 1934 году. А до этого Олеша пользовался бешеным успехом. Он получал письма мешками. В редакцию присылали десятки опусов, подписанных Зубило (точнее было бы назвать лже-Зубило). Он выступал в железнодорожных депо, в паровозных цехах. Как написал основоположник советского детектива Лев Славин, «ничего не может быть более волнующего, чем эти длинные, гулкие пролеты, заполненные рабочими, которые взбирались на станки, на вагонетки, на подъемные краны. Какой театральный зал может сравниться с такой аудиторией!». И не случайно знаменитый Борис Щукин как-то заметил Олеше: «Если бы вы, Юрий Карлович, не были чудесным писателем, из вас вышел бы отличный актер…»
А еще друзья называли его «Король гномов» за большую голову и пронзительный взгляд синих глаз. В нем было что-то сказочное. Вот скажите, многие ли могут похвастать тем, что их бабушку звали Мальвина? Но еще чаще для многих Олеша был Королем метафор…
И это в то время, когда буквально на цитаты расхватывались строчки Владимира Маяковского, Иосифа Уткина, Михаила Булгакова, Ильи Ильфа с Евгением Петровым. Согласитесь, это дорогого стоит…
Потерять себя легко, найти — труднее
Он так и не смог петь под чужую дудку. Во время Великой Отечественной войны он не платил за квартиру, и его выселили. Олеша долго скитался по чужим углам, за него просили многие знаменитые писатели и актеры. После смерти Сталина, в 1956 году, на все его произведения запрет был снят. Но к тому времени Олеша был уже изрядно отравлен, потому что все стрессы привык снимать алкоголем.
9 мая 1960 года, когда на улицах Москвы было ликование по случаю 15-летия Великой Победы, Юрий Карлович вдруг сказал своей Оленьке: «В меня что-то вошло…».
Оказалось, инфаркт. Врачи, хотя и старались, но были бессильны. 10 мая Юрия Олеши не стало. Как вспоминал Виктор Шкловский (последний муж Серафимы Суок) — на похороны «пришло много людей. Пришли почти все. А те, которые опоздали к гробу, они тоже пришли попозже, через годы, когда они выпили воду вдохновения из колодцев, вырытых Олешей…»