Однако основной расцвет и полноценное зарождение отечественной клубной культуры, неразрывно связано с братьями
Именно в этот клуб впервые пришел худенький юноша из Новосибирска, впоследствии ставший известным под именем DJ Groove. Первый русский крупномасштабный рейв «Gagarin Party», поразивший как россиян, так и зарубежных гостей, с изумлением узнавших, что в «заснеженной России» тоже есть клубная жизнь, также не обошелся без участия «Танцпола». Собственно говоря, все то, что мы имеем сейчас, все эти сгоревшие «Дягилевы» и прочия-прочия-прочия, берет свое начало от коммунальной квартиры на Фонтанке 145.
Остановившись на пике развития клубов, танцевальная музыка продолжает перманентно эволюционировать и по сей день. Эклектичные соединения звуков порождают новые стили, часть из которых умирает прямо в студии, еще часть добивается широкой известности в узких кругах. Так, вопреки захлестнувшей мир волне electro/tribal house, Германия до сих пор поставляет на мировой рынок свой собственный стиль с хлестким названием schranz — словом, образованным из слияния других двух слов — schreien (кричать) и tanzen (танцевать). Этот стиль являет собой подвид hard techno, характеризующийся тяжёлым, минималистичным и преимущественно монотонным звучанием. Вольная Голландия до сих пор продолжает собирать многотысячные
Колыбель российской танцевальной культуры, Санкт-Петербург, продолжает упорно отстаивать свое звание, что, тем не менее, не мешает городу на Неве оставаться последним анклавом почившего в бозе pumping house. Про то, что делают с электронной музыкой потомки самураев лучше умолчать вообще, ибо их эксперименты по скрещиванию эксгумированного happy hardcore со всем, чем только можно, замешанные на местном культурном наследии, нужно слышать собственными ушами. В любом случае, эта эволюция не подвластна моде, иначе Ричард Ди Джеймс, более известный как Aphex Twin, никогда бы не положил на вертушки кусок наждачной бумаги, сводя trip-hop с режущим уши скрежетом.
Что будет дальше — зависит только от продюсеров и ди-джеев. Нам же остается лишь принимать новое, впитывая синтетические ритмы, окрашенные вспышками стробоскопов. Ведь прав был старик Хантер Томпсон, написавший однажды: «Историю понять тяжело, из-за всего дерьма, понаписанного наемными людьми. Но даже при отсутствии уверенности в этой истории, видимо, имеет смысл говорить о том, что опять и опять, энергия целого поколения разряжается в длинной красивой вспышке, по причинам, малопонятным в тот момент, и причинам, которых никогда не объяснить после».