Утонченная красавица, полячка по происхождению, она не была создана для жестокого мира закулисных интриг… Шляхетская гордость не позволяла ей взлететь на подмостки «через кушетку» в приемных продюсеров, а утонченные вкусы не пришлись новому хозяину жизни — пролетарию и гегемону, который хотел слушать «Левый марш» и «Кирпичики». Она пела под негромкий перебор арфы, ее песни на слова Аривара Нарихиры и Малларме не были созвучны железному пути героев со стальными руками и пламенными моторами вместо сердца…
Сохранилось немного свидетельств и воспоминаний современников о ее несостоявшейся карьере. Вот рассказ учительницы французского и хороших манер Эрнестины Иосифовны Пуанкаре:
«…Была она такая… как бы это сказать, немного упадочного типа. То есть не гулящая какая, а говорили — утонченная и немного циничная, утомленная непонятно чем… Кавалеры вьются, журфиксы там всякие, маменька волнуется — замуж пора, а денег на приданое нет, фамилия благородная, но обветшалая… А настоящего жениха все нету. Ингуся переборчивая, как появляется кто посолидней, да побогаче, все фыр! фыр! глуп, недалек, в усах капуста! Моветон! Искусства не понимает! а время-то идет…
И тут появляется беззаветно влюбленный молодой и бравый дуболом и скалозуб, Коля Остен-Бакен. Служака, хохочет, шутит невпопад, громогласен и тривиален до вульгарности, но богат, как черт. Шоколад, букеты, бонбоньерки, ложа в опере, брильянтик, то да се… Инга глаза от его шуток закатывает, и благовонные палочки жжет — как у вас сапоги пахнут, право, невыносимо! — Деготь-с! Служба блеску требует! — И опять история: «а вот у нас в полку был случай»…
Поэты и подруги поэтов (Фима Собак, Хина Члек, Эллочка еще была такая нахальная, Инга ее не любила) переглядываются, рожи строят, но… богат, богат и влюблен до полного ослепления. Переглядываются, глазки горе воздевают, а потом, в передней, отзовут в уголок и — «не могли бы вы, дружище, до среды» — деньги занимали…
Опять же род не из последних, баронский, Инга, не упусти — шипит маменька, — тебе уже 28, а капцаны твои поэтицкие разве женихи, пьяницы, кокаинисты. Этот же любить будет, на руках носить, а уж ты свой интерес соблюсти сумеешь потом…
Инга уж было совсем собралась ему отказать, да тут судебные исполнители пришли — мебель описывать, да участковый привязался — давай справку с места работы, да почему вечерний рабфак не посещает. Мыслимое ли дело — Инга рядом с этими Дунями в душегрейках, с мастеровыми! Ну она и сдалась. Только одно себе выговорила у Николая: сцену не бросит.
Красота и утонченный ум Инги, ее редкое дарование привлекали к ней многих известных людей того времени. Вот что вспоминает соседка по коммунальной кухне в Кривополенном переулке Аннушка Маслова: «Ходили к ней разные… Волосатые, патлатые, в кофтах каких-то желтых. Говорили, поэты. А какие там поэты — поэтишки, художники от слова „худо“, актеришки погорелого театра — так и норовят отобедать, да выпить, да в углу прижать. Сама слышала: один, здоровенный такой, мордастый, кричал: — я, говорит, ассенизатор и водовоз! — ну? А я что говорила, что никакой он не поэт? Поэты разве такие бывают? Ухаживал, букеты носил, Коля стал ревновать. Ну, Инга ему от ворот поворот. И что вы думаете? — застрелился он. Уж она стала бояться, что и Коля застрелится.»
Но самым примечательным, знаковым событием была дружба Инги со знаменитой Черубиной де Габриак. Инга даже пела романс на ее стихи:
Я — в истомляющей ссылке
В этих проклятых стенах.
Синие, нежные жилки
Бьются на бледных руках.
Перебираю я четки;
Сердце — как горный миндаль.
За переплетом решетки
Дымчатый плачет хрусталь.
Даже Ронсара сонеты
Не разомкнули мне грусть.
Все, что сказали поэты,
Знаю давно наизусть.
Тьмы не отгонишь печальной
Знаком святого креста.
А у принцессы опальной
Отняли даже шута.
Черубина ценила дружбу с Ингой, ее тоже увлекал мир искусства и кинематографа. Подруги часто плакали, обнявшись… Но жизнь раскидала их — Черубина уехала в Коктебель… Дружба прервалась.
Выйдя замуж, Инга продолжала выступать — на журфиксах в частных домах, в домах культуры. Ее репертуар становился все более гривуазным, фривольным и это не могло не настораживать. Однако публика буквально ревела от восторга! Снималась в фильме «Бешенство страсти, или сломленный цветок», где играла певицу, влюбленную в благородного разбойника. Партнером был знаменитый итальянский тенор Сапато Вьехо.
Но бывший барон Остен-Бакен, пошедший при новой власти по суконному ведомству, не одобрял богемной жизни, поздних возвращений, поклонников — непременных атрибутов звезды экрана и сцены. С сокрушением сердца Инга оставила сцену и предалась радостям счастливой семейной жизни среди примусов на коммунальной кухне…
Словно бы о ней написано пронзительно грустное стихотворение Рыбы Пумбрии:
Гулять ходила в Летний сад,
Любила горький шоколад,
Её позвать был всякий рад
В синематограф.
Теперь ей больше тридцати,
И в Пасху не к кому пойти,
У ней ребенок лет пяти,
И муж — фотограф..