Отца она запомнила не так ярко, он «сгорел» от чахотки, когда младшей девочке было 14 лет. Гораздо больше хлопот ей доставил, как бы сказали сейчас, жестокосердечный старший брат, который первым стал замечать, что сестренка прихрамывает на одну ногу. Соответственно, он брал Лилиных кукол, отрывал им по одной ноге и приговаривал: у хромой девочки должны быть хромые куклы.
Обследование в больнице выявило у Лили туберкулез легких и костей. Она не могла ни бегать, ни резвиться, как все ее сверстники, ей было тяжело наступать на ногу. А брат, пользуясь тем, что она малоподвижна, каждый вечер пробирался к ней в комнату и читал ей страшные рассказы Эдгара По. Она визжала, ночью ее мучали кошмары, а его это лишь веселило.
А когда ей исполнилось 7 лет, тело ее заковали в жесткий корсет, так что она вообще потеряла способность двигаться. На какое-то время из дома пропал самый страшный ее мучитель — брат. Оказалось, что он решил удрать в Америку для того, чтобы лишать жизни людей определенной национальности. Но в Новгороде он обратился в полицию с просьбой выдать ему паспорт, а там быстро выяснили, откуда мальчишка сбежал, и вернули его в Петербург.
Но не только туберкулез доставлял беспокойство девочке. Когда ей было 9 лет, она на 10 месяцев ослепла. Лиля была погружена в себя и не раз представляла, как ее душа отлетает из тела. С тех пор она никогда не боялась смерти…
Когда Медведица в зените
Над белым городом стоит,
Я тку серебряные нити,
И прялка вещая стучит.
Мой час настал, скрипят ступени,
Запела дверь… О, кто войдет?
Кто встанет рядом на колени,
Чтоб уколоться в свой черед?
Открылась дверь, и на пороге
Слепая девочка стоит;
Ей девять лет, ресницы строги,
И лоб фиалками увит.
Войди, случайная царевна,
Садись за прялку под окно;
Пусть под рукой твоей напевно
Поет мое веретено.
…Что ж так недолго? Ты устала?
На бледных пальцах алый след…
Ах, суждено, чтоб ты узнала
Любовь и смерть в тринадцать лет.
Вы, наверное, обратили внимание на последнюю строчку: «любовь и смерть в 13 лет». Странное ощущение для 13-летней девочки? Возможно, если не знать, что однажды, когда она была одна, к ним домой наведался знакомый матери. Увидев, что никого из взрослых нет, он воспользовался беспомощным состоянием девочки и надругался над ней…
Этот случай оставил вечную кровоточащую рану на сердце девочки.
Гимназию Лиля окончила поздно, в 17 лет, в 1904 году, с медалью. Потом поступила в Женский Императорский Педагогический институт и окончила его в 1908 году по двум специальностям: средняя история и французская средневековая литература. В это же время была вольнослушательницей в Университете по испанской литературе и старофранцузскому языку.
В том же году отправилась в Париж, поступила в Сорбонну, но очень скоро разочаровалась в учебе и вернулась на родину. Летом 1909 года в Крыму познакомилась с Максимилианом Волошиным.
Некоторые источники прямо указывают на любовный треугольник, который возник из-за Лили Дмитриевой. Она, мол, сначала была любовницей Гумилева (которого знала с 1907 года), а потом Волошина. Мне в это мало верится: если бы она имела такую дурную славу, то ей вряд ли бы уже весной 1911 года удалось выйти замуж за инженера-мелиоратора Всеволода Николаевича Васильева. Версию о том, что Сева просто не знал о прошлом невесты, можно отмести сразу: дело в том, что они дали клятву, что поженятся, в далеком от 1911-го, в 1906 году, когда не было ни Гумилева, ни Волошина. Остается добавить, что в те времена невесты не изменяли своим женихам направо и налево, не принято было…
И потом, как можно оценить ее стихотворение, посвященное мужу: «Ты мой посох, посох радостный…»?
Но, с другой стороны, есть свидетельства того, что Гумилев неоднократно предлагал Лиле, чтобы она вышла за него замуж. Она к тому времени была безумно влюблена в Волошина и была не прочь, чтобы Макс женился на ней. Но он проявил полнейшую нерешительность и не хотел связывать себя узами брака именно с Дмитриевой. Из-за чего она и дала согласие выйти за Васильева. У девушек это иногда случается, и называется выйти замуж назло.
Три месяца они провели на Амур-Дарье, в Туркестане. На следующий год она осталась в Санкт-Петербурге, а он опять уехал в Туркестан, на этот раз на полгода и один. Ей этого хватило, чтобы занять себя теософией. Забегая вперед, можно сказать: это увлечение сыграло с ней в будущем плохую шутку. Но пока она ездила за своим «гуру» — г-ном Штейнером по всей Европе, слушая его лекции.
Только храброму сердце откроет свет,
только смелому — воздух душистый, —
Для иных в высь нагорную доступа нет.
Нет молитвы безмолвной и чистой.
Отрекись от утех, — пусть ликуют они! -
Ты ж отвергни покоя лик бледный, —
В них неверная часть, — но найдешь ты во мне
Всю великую радость победной.
Отвори их! В руках твоих сила лежит, —
Моя сила, — и ждет лишь желанья.
И войдем в этот край, что зарею горит,
На холмы золотого сиянья.
Но запомни: в те страны не примут раба, —
Радость, горе, покой или беды
Не должны изменить очертания лба…
Моя сила растет от победы.
Потом так продолжалось не раз. Муж уезжал надолго в Туркестан, она посещала лекции, а в 1913 году была назначена гарантом (официальным представителем Антропософского общества в России).
…Но настала пора возвращаться к Черубине. Мы оставили ее тогда, когда она собиралась уезжать в Париж. Вскоре оттуда пришло письмо, что девушка рассчитывает постричься в монахини. Папаша Мако от огорчения чуть не заболел. Но ему удалось уговорить девушку вернуться в Санкт-Петербург. С большим трудом ей удалось упросить отца…
Они успели переговорить по телефону только раз. Она сообщила, что на следующий день будет разговаривать со своим духовником. Еще через пару дней ему позвонил старый камергер Черубины и сообщил, что она потеряла сознание сразу после ухода каноника и всю ночь пролежала на ледяном полу. Как результат — тяжелая форма воспаления легких, и сейчас жизнь возлюбленной литератора в смертельной опасности. Завтра, на третий день болезни, решится все!
Как раз в этот день Сергей Константинович присутствовал на очень важном совещании. Внезапно его попросили к телефону. Когда он вернулся, лицо его сияло. Он прошептал сидящему рядом товарищу: все хорошо, она будет жить…
В «Аполлоне» с большим интересом следили за развитием романа Маковского. Для кого-то Черубина де Габриак стала эталоном женщины, способной манипулировать мужчинами, далеко не все ее соотечественницы могли себе это позволить. Для кого-то, как например, Марины Цветаевой, она являлась в чем-то образцом для подражания. А третьи, например, Лиля Дмитриева, ее на дух не переносили. Лиля, кстати, являлась близким человеком к руководству «Аполлона». Ее перу принадлежит несколько насмешливых стихов на творчество Черубины…
В слепые ночи новолунья
Глухой тревогою полна,
Завороженная колдунья,
Стою у темного окна.
Стеклом удвоенные свечи
И предо мною и за мной,
И облик комнаты иной
Грозит возможностями встречи.
В темно-зеленых зеркалах
Обледенелых ветхих окон
Не мой, а чей-то бледный локон
Чуть отражен, и смутный страх
Мне сердце алой нитью вяжет.
Что, если дальняя гроза
В стекле мне близкий лик покажет
И отразит ее глаза?
Дальше — больше. У Черубины вдруг объявился кузен. Он был португалец, атташе при посольстве, и носил странное имя — дон Гарпия ди Мантилья. За этим доном Гарпией была организована целая охота, и ему удалось ускользнуть только благодаря тому, что его вообще не существовало.
Но сколько веревочке не виться — конец всегда будет! Тайна Черубины была раскрыта. Как вы, наверное, уже догадались, ею оказалась… Елизавета Дмитриева. А всю мистификацию придумал в Коктебеле небезызвестный Макс Волошин…
В своих дневниках Елизавета Васильева горько сетует на то, что после разоблачения Черубины каждая стихотворная строчка отдается для нею болью…
Да и в личной жизни, кажется, не все гладко. Иначе вряд ли бы родились такие строки:
Опять весна. Опять апреля
Заголубевшая вода.
И вновь Пасхальная Неделя
Прошла для сердца без следа.
Моя лампада вновь без масла, —
Его ль куплю ценой греха?
И пламя робкое угасло
При первом зове Жениха.
Сияет небо над заливом
Предчувствьем северной весны,
А в сердце снова сиротливом
Нет ни весны, ни тишины.
И, не изведав воскресенья,
Пределов смерти не познав,
Ему ль понять весны томленья,
И ликованье первых трав?
А дальше были испытания. Первая мировая война, затем революция. В 1920 году в Екатеринодаре Елизавета Васильева знакомится с Маршаком. Он ее «увлекает» в мир детской литературы. Она пишет пьесы для детского театра, потом, после отъезда Маршака в Петроград, она принимает его предложение и возвращается на свою родину. Но послереволюционный город не очень-то ее радует.
Вскоре она попадает под пристальное внимание чекистов. У нее делают обыск, изымают часть дневников и стихотворений. Ее помещают в тюрьму, освобождают, потом снова сажают. В конце концов, в 1927 году сотрудники ОГПУ забирают у нее абсолютно все, а саму Васильеву ссылают в Ташкент. Здесь она живет только своей любовью к ученому-китаеведу Юлиану Щуцкому, который разделяет ее увлечение антропософией.
А в 1928 году последовала ссылка в Ташкент, на три года. Но в том же году у Елизаветы развивается рак печени. В ночь на 5 декабря 1928 года ее не стало. А это стихотворение, написанное в апреле 1928 года, как нельзя лучше отражает состояние поэтессы.
Вот облака закрыли журавли —
Куда их бег?
Не уходи от горестной земли,
Останься, человек!
Останься здесь, где есть песок и камень
И солнца мед, —
Но здесь цветок, он голубой, как пламень,
Он расцветет.
Все ночи жди, и будет ожиданье
Напряжено, как молнии в грозу, —
Где ты видал цветы благоуханней,
Чем здесь, внизу?
Пусть ты устал, пусть нет воды и хлеба,
Пусть ты один и негде ночевать.
Он голубой, он голубее неба…
Ты будешь ждать?