По иронии, именно это прощание спустя семь десятилетий некоторые исследователи будут считать основным доказательством добровольного ухода поэта из жизни. Литературоведы же станут уверять, что это искусная фальшивка: такие строки, мол, по стилистике не могли быть написаны Сергеем Есениным. Появилась версия, что эти предсмертные слова сочинил за поэта Яков Блюмкин. Однако экспертиза пришла к выводу: «Рукописный текст стихотворения ‹…› выполнен самим Есениным Сергеем Александровичем».
Этот вывод вполне согласуется с поведением троцкистов, передавших листок с предсмертными строками в Пушкинский Дом в разгромное для них время. Вряд ли они стали бы рисковать, будь это прощание фальшивым, к тому же поэты Эрлих и Яков Блюмкин текст могли придумать более подходящий для такого печального случая. Последнее обращение к друзьям могло звучать так: «До свиданья, дорогие, до свиданья. Милые, вы у меня в груди…».
Из воспоминаний некоторых ленинградских поэтов и литераторов явствует, что позднее Эрлих стал отвергать факт посвящения ему предсмертного стихотворения, хотя в сборнике памяти Есенина, вышедшем в 1926 году, утверждал, рассказывая о четырёх последних днях поэта: «Сергей нагибается к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали: стихи. Затем говорит, складывая листок вчетверо и кладя мне в карман пиджака: «Это тебе. Я ещё тебе не писал ведь?». В письменных экспромтах Есенин обращался к Эрлиху, называя его по имени: «Милый Вова, здорово…».
Кому на самом деле предназначалась записка, знали наверняка и Эрлих, и один из основных свидетелей, журналист Георгий Устинов, и, конечно же, Лев Давидович Троцкий, отметивший в своей статье, посвящённой поэту «Крестьянской Руси»: «Он ушёл, кровью попрощавшись с необозначенным другом…», «Кому писал Есенин кровью в свой последний час? Может быть, он перекликнулся с тем другом, который еще не родился, с человеком грядущей эпохи…».
Долгое время никто не подвергал сомнению утверждение Вольфа Эрлиха (Вовочки), что это стихотворение Сергей Есенин написал незадолго до своей смерти. Каждая строчка странного прощального послания поэта, написанного кровью, стала тщательно анализироваться после того, как в девяностых годах двадцатого столетия возникла и развилась версия инсценировки самоубийства Сергея Есенина. Появилось даже предположение, что поэт мог обращаться к другу-женщине.
В 1930 году листок с прощанием Есенина передал в Пушкинский Дом не «милый Вова», а Георгий Ефимович Горбачев, активный член троцкистско-зиновьевской оппозиции и один из организаторов «Литфронта», проповедавшего взгляды Льва Троцкого на советскую литературу. Почему предсмертное стихотворение оказалось у него, он объяснил просто: «От Эрлиха». В 1932 году Георгия Горбачёва исключили из партии и в годы Большого террора Сталина репрессировали.
Вольфу Эрлиху удалось прожить на пять лет дольше Сергея Есенина: вездесущие органы арестовали его в Ереване, откуда он, возможно, собирался перебраться за границу. «Милого Вову» расстреляли как шпиона в ноябре 1937 года и предали забвению лаконичное творческое наследие поэта, сроднившегося с революцией. Тридцать пять лет назад раввин города Симбирска сделал запись 7 июня 1902 года о том, что «у провизора Иосифа Лазаревича Эрлих от законной жены его Анны Моисеевны родился сын, которому по обряду Моисеева закона дано имя Вольф». В родном городе он окончил гимназию и поступил сначала на медицинский факультет Казанского университета, а затем перешёл на историко-филологический.
В трудное голодное время 1921 года Эрлих перевёлся (или ему помогли перевестись влиятельные друзья) в Ленинград и сдружился с поэтами-имажинистами, культивировавшими «чистый» образ, в чью литературную группу входил до 1924 года и Сергей Есенин. Начинающий поэт участвовал в литературных дискуссиях, где обсуждалась партийная политика в искусстве, определявшаяся Львом Троцким. Есенина на этих сборах вспоминали как попутчика с репутацией спившегося скандалиста, не сроднившегося с революцией. В ноябре 1923 года «мужиковствующих рифмоплетов» во главе с ним сурово прорабатывали на общественном товарищеском суде.
На поэта было заведено больше десятка уголовных дел, связанных с пьяными драками, и несколько раз ему приходилось сидеть в тюрьме на Лубянке: «скандалист из Рязани» публично обругивал руководство партии и цензуру. Последнее дело отличалось политическим подтекстом: его обвинили в антисемитизме и готовили судебный процесс. Есенин не поладил с двумя попутчиками в поезде Баку-Москва, когда возвращался в начале осени 1925 года с Софьей Толстой домой.
В сентябре в суд Краснопресненского района города Москвы через посредство прокурора по линии Наркомата иностранных дел обратились врач Юрий Левит и дипкурьер Альфред Рога, требуя наказать своего обидчика. По совету друзей и сестры поэт устроился в ноябре в частную психоневрологическую клинику и так объяснил в письме своё решение: «Все это нужно мне, может быть, только для того, чтоб избавиться кой от каких скандалов. Избавлюсь… и, вероятно, махну за границу».