Но все же ругать не перестают, и попадается множество статей, от написанных в строго искусствоведческом духе, и до возмущенных реляций под заголовком «Кинкейд — дьявол». А почему такие ужосы, если его лира (то есть кисть) пробуждает исключительно добрые чувства? От желания сохранять природу, созидать чудесные домики, и до желания праведно трудиться, дабы на склоне лет прикупить себе оный домик на лоне алеющих кленов и гуляющих мимо оленей? И ездить в гости к друзьям, обладателям аналогичного домика, на праздничный пирог и индейку? То есть воспевает он как бы положительную модель, праведную жизнь и семейные ценности.
Бранят и за то, что в картинах «нет конфликта». Но разве нам в жизни мало конфликтов, чтобы еще догоняться ими в живописи, в галерее или дома на стене? В тихом кабинете, в гостиной для тихих бесед и шумных вечеринок с друзьями — зачем нам конфликты? Пусть со стены лучится умиротворение…
Вот и мне опять хочется выставить пяток его картинок, порадоваться на их безмятежные краски, и снова подумать — чего им, кинкейдоненавистникам, неймется?
Есть, конечно, подозрение, что Кинкейду сильно подгадила его успешность. Картины продаются, расходятся в виде постеров, календарей, паззлов, сумочек, маечек, кружечек и шут его знает чего еще, воплощаются в фарфоровые домики, тысячами идут на схемы для вышивок и так далее. Все это, смею надеяться, приносит автору дивиденды, а это уже не все могут вынести равнодушно.
В одной статейке некто разгневанный искренне возмущался, что люди платят немалые деньги даже не за оригиналы, а за принты и постеры Кинкейда, то есть за тиражируемые копии. «Дайте мне эти деньги — восклицает он, — и я вам весь дом красками разрисую!».
А не дают. Вот что обидно. Хотят домики на закатике и панорамы всяких там санфранцисок и нуёрков. И тогда несчастный в отчаянии пишет: «Вы думаете, вам нравится Кинкейд? Вам не нравится Кинкейд! Вас загипнотизировали! Вас охмурили!» — тут уж и вправду недолго до обвинений в колдовстве…
Расхожее общее мнение гласит, что Художник с большой буквы непременно должен быть голодным, холодным, в чахотке и на чердаке. Ну в общем частенько так и бывает, слава приходит после смерти, и картины, которые Ван Гог безуспешно пытался обменять на тарелку похлебки, теперь стоят большие миллионы. И что тут хорошего?
Ну, Кинкейд — это не Ван Гог, скажет возмущенный знаток. Безусловно — ответим мы. Он пишет, как может, а народу это нравится. Но нет ведь данных, что Кинкейд или ему подобные успешные живописцы затоптали парочку Ван Гогов? Нету. Они сами по себе, а гении — сами по себе. В разных плоскостях. На разное время, разное настроение и для разных людей. Так чего злиться? Как говорилось в глупом старом анекдоте, нэ нравится — нэ кушай.