Тысячи слов-эмигрантов кочуют по миру, и иногда их нашествие так велико, что ревнители чистоты родной речи в ужасе бьют в набат: язык в опасности! Иногда в порыве борьбы они доходят до крайности, пытаясь переиначить на свой манер даже те слова, аналогов которым в русской речи не наблюдалось.
Вспомним несколько примеров подобных несбывшихся нововведений: «бильярд» — «шарокат», «фонтан» — «водомет», «галоши» — «мокроступы» (И. Мятлев); «гимнастика» — «ловкосилие», «атмосфера» — «мироколица», «автомат» — «живуля» (В. Даль); «кроссворд» — «крестословица» (В. Набоков).
Если не принимать в учет крайности, борцов за чистоту речи понять все-таки можно: иногда нашествие иноязычных слов принимает воистину пугающие масштабы, в результате чего обедняется не только речь, но и искажается смысл.
«…Например, совершенно неприемлемо пришедшее из американского варианта английского языка слово «киллер», в котором размыта негативная оценка, содержащаяся в русском слове «убийца». Сказать человеку «Ты убийца» — это вынести ему суровый приговор, а назвать его киллером — это как бы просто определить его профессию: «Я — дилер, ты — киллер, оба вроде делом занимаемся».
(академик Е. Челышев)
Впрочем, за свою историю русский язык пережил несколько иноязычных нашествий: голландское, французское, немецкое. И чаще всего излишний языковый «мусор» постепенно отметался. Так, из 1500 голландских слов, вошедших в обиход в эпоху Петра I, выжило лишь чуть более 250-ти (при этом многие из них неузнаваемо преобразились).
Бороться за сохранения языка с помощью одного яростного негодования невозможно, ведь язык живет прежде всего в творчестве: народном и авторском. А с переизбытком иноязычной экспансии можно бороться и более эффективно — высмеивая ее.
Вот так, несколько впав в глубокомысленные размышления, я вновь возвращаюсь к теме поэтических забав, в данном случае — так называемой МАКАРОНИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ. Как вы догадались, этот термин происходит из Италии, где в конце XV — начале XVI веков сначала поэт Тифи, а затем Теофило Фоленго написали комические поэмы под одним и тем же названием — «Maccheronea» (от ит. maccherone — паяц, балагур). Комизм заключался в том, что написаны они были на смеси литературного итальянского, «кухонной» латыни и латыни классической. В результате смешения высокого и низкого стилей и возникал юмористический эффект. В украинской литературе превосходный пример подобного приема мы можем видеть в поэме Ивана Котляревского «Энеида» (1798), где героический сюжет Вергилия пересказывается на простонародный украинский манер:
«Енеус ностер магнус панус
І славний троянорум князь,
Шмигляв по морю, як циганус,
Ад те, о рекс! прислав нунк нас.
Рогамус, доміне Латине,
Нехай наш капут не загине.
Пермітте жить в землі своєй,
Хоть за пекунії, хоть гратіс,
Ми дяковати будем сатіс
Бенефіценції твоєй».
В переводе это означает следующее:
«Эней, наш великий пан
И славный троянский князь,
Шнырял по морю, как цыган,
К тебе, о царь! прислал теперь нас.
Просим, господин Латин,
Пусть наша голова не сгинет,
Позвольте жить в земле своей,
Хоть за деньги, хоть даром;
Мы будем очень благодарны
Милости твоей».
В итоге макароническими стихами стали называться те (преимущественно сатирические) произведения, где обильно и нарочито употребляются иностранные (или перениначенные на иностранный манер) слова. Одним из первых подобный прием стал использовать еще древнеримский поэт Авзоний (IV в.), который смешивал родную латынь с греческими словами.
Первым ярким примером русской макаронической поэзии стала поэма И. Мятлева «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею, дан л’этранже» (1840−44), где высмеивался русско-французский «суржик» попавшей в Париж тамбовской барыни. Эдакая, по словам Чацкого, «смесь французского с нижегородским».
«Утро ясно иль фе бо;
Дня светило, ле фламбо,
Солнце по небу гуляет
И роскошно освещает
Эн швейцарский пеизаж, —
То есть: фермы, дэ вилаж…
Перед нашим пароходом:
Де мамзель, де кавалье,
Де попы, де зофисье,
Де коляски, де кареты,
Де старушки, де кадеты —
Одним словом всякий сброд…
…Тут собрался целый мир
Изо всех концов Европы:
Адонисы и Езопы,
Богачи и пролетер,
Ом дэта и милитер…»
А вот ломаный говор немецкого офицера из песни Глеба Самойлова (альбом «Маленький фриц»):
«Я был бы просто швайн, когда б я сделал то,
Что я не поднимать платок Ваш, битте фрау,
А Вы подумать, майн готт, что Вы никогда
Немецкий храбрый зольдат не есть мародер.
Дас ист нихт Бухенвальд. Их бин нихт аккупант.
Их бин гость страна чернозем.
Я люблю эта русская матка зима,
А партизанин рядом за рекой…»
И еще один смешной стишок неизвестного автора:
«Я по Невскому марше,
Я пердю перчатку.
Я её шерше-шерше,
Плюнул и опять марше…»
(автор неизвестен)
Англоязычное влияние в среде советской неформальной молодежи 1970−80-х годов закончилось появлением своеобразного сленга (сначала — в среде хиппи). Вспомним хотя бы уже такие привычные слова, как «шузы» (от Shoes — обувь) и «флэт» (от flat — квартира). В этом ключе, особенно хотелось бы отметить многочисленные сленговые переработки пушкинской «Сказки о царе Салтане»:
«Three girlицы под windoм
Пряли поздно eveningом.
Кабы я была queen’ница —
Speechет firstая girlица,
Я б для fatherа-kingа
Super-session собрала!
„Кабы я была kingица, —
Speechет secondья girlица, —
Я б на весь бы world одна
Super Rifle наткала“.
„Кабы я была kingица, —
Speechет thirdая girlица, —
Я б для fatherа kingа
Childrанёнка родила“.
Только speakануть успела
Door тихонько заскрипела
Into room вошел хиппарь
This был country-государь.
Father-кing в светлицу входит,
К third girlице он подходит.
Speach последней посему
Very Like-нулся ему…»
Однако макаронический прием может употребляться не только с комической целью. Одновременное сосуществование в информационном поле страны нескольких языков может быть толчком к творческому синтезу, когда каждый из языков оттеняет другой. Так в приведенном ниже экспериментальном тексте песни я сделал попытку сплести воедино русские и английские слова (рядом — на всякий случай привожу транскрипцию аглицкой части текста):
Соловей-Nightingale
(русско-english баллада)
Пой, Соловей! Sing, Nightingale! (Син, Найтингейл!)
Тинувиэль! Звонкая трель!
Sound to fly… Sound to write (Саунд ту флай… Саунд ту райт…)
Песню двоим — сладкую dream. (дрим)
Найденный рай, призрачный сад…
Close your eyes, open your heart… (Клоуз ё айс, оупен ё хат)
Чувства без слов пой, соловей!
Nothing to say, nothing to say… (Насин ту сэй, насин ту сэй…)
Может this moon — просто колдун, (Зис мун)
Может все stars — просто лишь фарс? (старс)
Что помню я? Что знает он?
Жизнь — это сон, beautiful song. (бьютифул сон)
Mystery doors в тот univerce (Мистери дорс) (юнивёс)
Что выше грез, что выше звезд.
Нет больше слов, нет больше стен
Language of love всем understand. (Лэнгвидж оф лов) (андэстэнд)
Сердце в груди тает…
His song — your desire… (Хис сон — ё дизайя)
Думаю, не помешает и перевод иностранных слов в песне:
«…Пой, Соловей!
…
Звук летит… Звук пишет
… мечту»
…
Закрой свои глаза, открой свое сердце
…
Ничего не говори, ничего не говори
… эта Луна …
… звезды …
…
… прекрасная песня
Тайная дверь … вселенную,
…
…
Язык любви … понятен.
…
Его песня — твое желание…"