Все поломала война, 22 июня 1941 года Юля прибежала в военкомат: «Возьмите меня на фронт!». В армию взяли не сразу, но в том же 1941 году.
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.
Была батальонным санинструктором. Тонкая и возвышенная натура, она рано прошла школу настоящего мужества. И «грязь войны» будет набатным колоколом бить в ее стихах спустя долгие годы…
Мы стояли у Москвы-реки,
Теплый ветер платьем шелестел.
Почему-то вдруг из-под руки
На меня ты странно посмотрел —
Так порою на чужих глядят.
Посмотрел и улыбнулся мне:
— Ну, какой же из тебя солдат?
Как была ты, право, на войне?
Неужель спала ты на снегу,
Автомат пристроив в головах?
Понимаешь, просто не могу
Я тебя представить в сапогах!..
Я же вечер вспомнила другой:
Минометы били, падал снег.
И сказал мне тихо дорогой,
На тебя похожий человек:
— Вот, лежим и мерзнем на снегу,
Будто и не жили в городах…
Я тебя представить не могу
В туфлях на высоких каблуках!..
Бывают поэты, которым достаточно написать две-три строчки для того, чтобы их помнили! Но главное, чтобы эти строчки шли от сердца, затрагивали чувства и переживания миллионов людей. Юлии Друниной это вполне удалось. Даже не зная авторства, несколько поколений советских людей могут безошибочно прочитать четыре строчки Юлиных стихов:
Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Это четверостишие было написано в 1943 году, когда войне не было видно конца-краю. Когда сама 19-летняя поэтесса была «помечена» осколками войны, несколько раз ранена. Она сражалась до тех пор, пока 21 ноября 1944 не получила документ «…негоден к несению военной службы».
Она возвращается в Москву, идет в Литературный институт, но ей отказывают в поступлении. Тогда она приходит со студентами на лекцию и остается здесь. Никто не посмел ей отказать. Да и как ей откажешь? Фронтовику? Хотя, глядя на эту хрупкую девчушку, многим не верилось, что она вернулась из ада боев.
Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью —
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.
Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись — не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда…
А дальше знакомство с другим поэтом-фронтовиком, Николаем Старшиновым. Сумасшедшая любовь, рождение дочери. Горькое разочарование в том, что дочь не оказалась «подружкой», что она принадлежит совсем другому поколению.
Старая лента — обугленный лес.
Юный Алейников, юный Бернес.
Дочь говорит: «Примитив»!
Может быть, правда в словах этих есть,
Только отвага, и верность, и честь —
Непреходящий мотив.
Их проявила на пленке война…
Как надоели мне полутона —
Словно боимся мы сильных страстей
Так, как боятся незваных гостей…
Старая лента — обугленный лес,
«Темную ночь» напевает Бернес.
Ах, как волнует нехитрый мотив,
Как покоряет сердца «примитив»!
Да, она осталась в душе такой же девчонкой, пусть и изломанной войной. И о любви, о сильном и крепком мужском плече мечтает ничуть не меньше, чем ее повзрослевшая дочь.
Позови меня!
Я все заброшу.
Январем горячим, молодым
Заметет тяжелая пороша
Легкие следы.
Свежие пушистые поляны.
Губы.
Тяжесть ослабевших рук.
Даже сосны,
от метели пьяные,
Закружились с нами на ветру.
На моих губах снежинки тают.
Ноги разъезжаются на льду.
Бойкий ветер, тучи разметая,
Покачнул веселую звезду.
Хорошо,
что звезды покачнулись,
Хорошо
по жизни пронести
Счастье,
не затронутое пулей,
Верность,
не забытую в пути.
Она встречает новую любовь — драматурга Алексея (Лазаря) Каплера, по которому в свое время так сохла Светлана Аллилуева, а Сталин ее укорял: «Посмотри на него, за ним все бабы бегают, что ты в нем нашла?». Каплер отвечает на любовь. Может быть, в чем-то «старомодную», непонятную новому поколению.
Теперь не умирают от любви —
насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
лишь без причины человеку плохо.
Теперь не умирают от любви —
лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но «неотложку», мама, не зови,
врачи пожмут беспомощно плечами:
«Теперь не умирают от любви…»
Они проводят много времени вместе, хотя оба прекрасно понимают, что любовь эта изрядно подернута гроздями осени, тонкой серебряной паутинкой накинутой на уже готовые забагроветь листья…
Как резко день пошел на убыль!
Под осень каждый луч милей…
Грустят серебряные трубы
Прощающихся журавлей.
Как резко жизнь пошла на убыль!
Под осень дорог каждый час…
Я так твои целую губы —
Как будто бы в последний раз…
Каплер умирает первым. В 1979 году. Юлия тяжело скорбит о потере, но живет, сражается. Она на гребне борьбы в том импульсивном и «шатающемся» 1989 году, когда правда хлынула из всех щелей. Юлия была избрана в Верховный Совет СССР созыва 1990 года. На вопрос, зачем она баллотировалась, Друнина однажды ответила: «Единственное, что меня побудило это сделать, — желание защитить нашу армию, интересы и права участников Великой Отечественной войны и войны в Афганистане».
Но не все так просто. Некогда могучая страна падает в бездну. И Юлия этого пережить не может. Она забирается в свой гараж, включает двигатель автомобиля… Случилось это 21 марта 1991 года. А нам остались ее стихи.
Не встречайтесь с первою любовью,
Пусть она останется такой —
Острым счастьем, или острой болью,
Или песней, смолкшей за рекой.
Не тянитесь к прошлому, не стоит —
Все иным покажется сейчас…
Пусть хотя бы самое святое
Неизменным остается в нас.