Перейти к первой части статьи…
Томас Мор:
«Далее, при выборе себе супружеской пары утопийцы серьезно и строго соблюдают нелепейший, как нам показалось, и очень смешной обряд. Именно, пожилая и уважаемая матрона показывает женщину, будь это девица или вдова, жениху голой, и какой-либо почтенный муж ставит, в свою очередь, перед молодицей голого жениха. Мы со смехом высказывали свое неодобрение по поводу этого обычая, считая его нелепым, а утопийцы, наоборот, выражали свое удивление по поводу поразительной глупости всех прочих народов. Именно, при покупке жеребенка, где дело идет о небольшой сумме денег, люди бывают очень осторожны: хотя лошадь и так почти голая, они отказываются покупать ее иначе, как сняв седло и стащив всю сбрую, из опасения, что под этими покровами таится какая-нибудь болячка. Между тем при выборе жены, в результате чего человек получит на всю жизнь удовольствие или отвращение, они поступают очень неосмотрительно…»
Какой приятный обычай, однако. Что ж все эти утописты так деловито и животноводчески относятся к личной жизни-то? Неужели прославивший себя в веках мыслитель не понимал разницы между выбором жены и покупкой лошади? «Голая лошадь» это, конечно, очень свежий взгляд на вещи, и какой-то, я бы сказала, очень английский. Помните:
Даю вам честное слово:
Вчера в половине шестого
Я встретил двух свинок
Без шляп и ботинок!
Даю вам честное слово!
Вероятно, это уже тогда шокировало чопорных англичан. Подумать только, что Франсуа Рабле всего на 16 лет его моложе, а какая разница в витальности, жовиальности и жизненных взглядах!
Хорошо, но ведь утопическое устройство государства не сводилось к плановому осеменению граждан — спросит меня Дотошный Читатель. Хотя нет, спросит это Придирчивый, потому что Дотошный уже давно пошел и почитал… что? Правильно: первоисточники. Но я для того тут и сижу, чтобы дать краткий очерк и побудить к дальнейшим размышлениям (буде мои усилия не падут втуне в терние и не засохнут).
Давайте читать дальше:
«Дурачки служат у них предметом забавы; оскорбительное обращение с ними считается весьма позорным, но наряду с этим не запрещается забавляться их глупостью. Именно, утопийцы полагают, что это особенно служит на благо самим дурачкам.»
Гуманно. Кроме пожилых начальников, счастливых брачующихся и дурачков, у Томаса Мора в Утопии есть еще рабы:
«Каждая область различает своих рабов особой отметкой, бросить которую считается уголовным преступлением, равно как показаться вне своих пределов и вести какой-либо разговор с рабом другой области. Замысел бегства является столь же опасным, как и самое бегство. За соучастие в таком решении рабу полагается казнь, свободному — рабство. С другой стороны, доносчику назначены награды: свободному — деньги, рабу — свобода.»
Как это мило. Даже поговорить с рабом из другого района — и то смертная казнь. Чем не Пол Пот ваш утопист?
Теперь о трудовом процессе:
«В деревне на всех полях имеются удобно расположенные дома, снабженные земледельческими орудиями. В домах этих живут граждане, переселяющиеся туда по очереди. Из каждого семейства двадцать человек ежегодно переселяются обратно в город; это те, что пробыли в деревне два года. Их место занимают столько же новых из города, чтобы их обучали пробывшие в деревне год и потому более опытные в сельском хозяйстве; эти приезжие на следующий год должны учить других.»
Ну да, колхоз это наше все. И вахтовый метод. А как насчет свободы передвижения?
«Если у кого появится желание повидаться с друзьями, живущими в другом городе, или просто посмотреть на самую местность, то такие лица легко получают на это дозволение от своих сифогрантов и траниборов, если в них не встречается никакой надобности. Они отправляются одновременно с письмом от князя, свидетельствующим о позволении, данном на путешествие, и предписывающим день возвращения. Если кто преступит свои пределы по собственному почину, то, пойманный без грамоты князя, он подвергается позорному обхождению: его возвращают, как беглого и жестоко наказывают. Дерзнувший на то же вторично — обращается в рабство.»
От одних только слов «сифогрант и транибор» уже делается как-то жутковато. Вспоминается употребляемое добрым дедушкой Ильичом в политической полемике ругательство «плоские сикофанты». Мы в свое время выяснили, что
«…обычно все наиболее тяжкие преступления караются игом рабства. Труд этих лиц приносит более пользы, чем их казнь, а, с другой стороны, пример их отпугивает на более продолжительное время других от совершения подобного позорного деяния.
Если же и после такого отношения к ним они станут опять бунтовать и противиться, то их закалывают, как неукротимых зверей, которых не может обуздать ни тюрьма, ни цепь. Обхождение с рабами, происходящими из среды самих утопийцев, более сурово на том основании, что они усугубили свою вину и заслужили худшее наказание…»
Тут уже, помимо невидимых, но подразумеваемых надзирателей присутствуют невидимые палачи — «закалывают, как зверей». Ну-ну. Как это мило.
Можно было бы еще вспомнить четвертый сон Веры Павловны, где все живут в огромных дворцах из хрусталя и алюминия, а над пахарями по полю носят огромный тент, дабы им не было жарко… Но зачем? Лучше всего — и короче всего, убили наповал всю эту бодягу
«Тучные прозрачные стада паслись на травке, на пригорках сидели благообразные седые пастухи. Все, как один, они читали книги и старинные рукописи. Я прислушался. Тот, что был с лопатой, длинно и монотонно излагал основы политического устройства прекрасной страны, гражданином коей он являлся. Устройство было необычайно демократичным, ни о каком принуждении граждан не могло быть и речи (он несколько раз с особым ударением это подчеркнул), все были богаты и свободны от забот, и даже самый последний землепашец имел не менее трех рабов.»
По-моему, достаточно. Лучше не скажешь. И нам теперь понятно, почему этих милых и добрых утопистов гнобили при всех властях и режимах. А язвительный, но крайне здравомыслящий Александр Иванович Герцен обозвал жителей всех этих утопий — приписанными к равенству арестантами… Н в отличие от Герцена — нам довелось уже воочию увидеть, что бывает, когда они берутся претворять свои идеи в жизнь. От покрытой лагерями бескрайней Сибири, и до снесения лопатами трех миллионов голов из семи миллионов жителей маленькой страны…
А ведь идеи везде были такие хорошие, такие хорошие.