Сразу предупреждаю любителей оживляжа, взбодряжа и «очеловечивания» облика писателя путем исследования дырок в его носках: не читайте эту статью. Я совершенно не знаю, исправно ли писательница Тэффи чистила зубы и сколько раз в неделю меняла белье. Неизвестно также, удачен ли у нее был секс с мужем, мосье Бучинским, который тоже почему-то не учел интересов будущих борзописцев и о таких подробностях по улицам не орал. Более того — в истории совершенно не сохранилось никаких, ну совсем никаких данных о том, что Тэффи воровала по карманам мелочь или отталкивала старушек и сирот при посадке в спасательную шлюпку.
Поэтому бросьте читать эту никчемную писанину: вероятно, и писательница она была так себе — никаких выходок, никаких малоаппетитных привычек. Не могла уже для удовольствия будущих мемуаристов ограбить церковную кружку или громко огласить подробности своего пищеварительного процесса?! И что за интерес после этого про нее читать? Неужто литературное творчество обсуждать?!! Долой, долой такие статьи — воскликнут любители гнильцы, и совершенно правильно удалятся (не забыв, понятное дело, отметиться единичкой), а может быть даже и займутся исправлением моих недоработок, срочно откопав мемуары какого-нибудь завистника-неудачника, где он отыгрывался на своих талантливых соперниках, выкапывая пальцем из утробы своего воображения разные «жизненные детальки».
Чего мы не знаем — поняли. А что знаем?
Теперь, когда любители литературного «сыра с тухлинкой», я надеюсь, закрыли эту страничку, можно и о литературе поговорить. А поговорить есть о чем, потому что в своих рассказах Тэффи была темпераментна как неаполитанец, севший на муравейник, и язвительна, как перец чили со скипидаром. Недаром ее рассказы любили такие ошеломительно разные люди, как
Биографические сведения, которые она сообщала о себе, в том числе дата рождения, были не лишены элементов художественного вымысла. Незадолго до смерти в Автобиографической исповеди" она призналась: «Не знаю, что именно интересно в моем „жизнеописании“. День рождения? Браки и разводы? Думаю, что интересно только литературное».
Начнем с того, что она не Тэффи. Настоящее имя писательницы — Надежда Александровна Лохвицкая (по мужу Бучинская) (1872−1952). Аааа? Вот уже и интересно: что ж такое? Почему подписывалась ником? Что за анонимы? Нет ли тут какой-нибудь интересненькой детальки? Что скрывала?
Увы, ничего. Лохвицкой она не подписывалась потому, что ее сестра была известная в то время поэтесса Мирра Лохвицкая. И Надежда Лохвицкая вообще считала, что больше литераторов в семье и не нужно. И публиковаться сначала не хотела:
Взяли мое стихотворение и отнесли его в иллюстрированный журнал, не говоря мне об этом ни слова. А потом принесли номер журнала, где стихотворение напечатано, что очень меня рассердило. Я тогда печататься не хотела, потому что одна из моих старших сестер, Мирра Лохвицкая, уже давно и с успехом печатала свои стихи. Мне казалось чем-то смешным, если все мы полезем в литературу. Между прочим, так оно и вышло…
Итак — я была недовольна. Но когда мне прислали из редакции гонорар — это произвело на меня самое отрадное впечатление.
Сама она писала, что взяла для подписи домашнее прозвище слуги Лохвицких Степана, известного своей глупостью, но есть версия, что псевдоним взят из Р. Киплинга «Taffy was a walesman / Taffy was a thief». Рассказы и сценки, появлявшиеся за этой подписью, были настолько популярны в дореволюционной России, что даже существовали духи и конфеты «Тэффи». Вот это бренд!
Постоянный автор журналов «Сатирикон» и «Новый Сатирикон» Тэффи печаталась в них с первого номера, вышедшего в апреле 1908, до запрещения этого издания в августе 1918. В конце 1918 Тэффи уехала в Киев, и после продолжавшихся полтора года скитаний по югу России (Одесса, Новороссийск, Екатеринодар) добралась через Константинополь до Парижа.
В книге «Воспоминания» (1931) Тэффи пишет, что ее не оставляла надежда на скорое возвращение в Москву, хотя свое отношение к Октябрьской революции она определила с самого начала событий: «Конечно, не смерти я боялась. Я боялась разъяренных харь с направленным прямо мне в лицо фонарем, тупой идиотской злобы. Холода, голода, тьмы, стука прикладов о паркет, криков, плача, выстрелов и чужой смерти. Я так устала от всего этого. Я больше этого не хотела. Я больше не могла».
За что мы ее любим и помним?
Что же до сих пор привлекает нас в ее творчестве? Дивное сочетание очень женского подхода и взгляда на жизнь — и безжалостная хватка публициста, логика и чёткая позиция! Веселый и в то же время отточенный слог, цепкая наблюдательность и блестящий юмор. Хотя в ее рассказах полным-полно злободневных реалий,
Тэффи писала и стихи, и пьесы, но самыми известными, можно сказать, хитами, постоянно висящими в топах того времени, были ее рассказы. Вошло в поговорку выражение «фер-то ке?» из рассказа Тэффи «Ке-фер», и фраза его героя, старого генерала, который, растерянно озираясь на парижской площади, бормочет: «Все это хорошо… но que faire? Фер-то — ке?» (que faire — что делать). Это и прославленный и до нашего времени популярный рассказ «Жизнь и воротник» — про наглый воротничок, который переворачивает всю жизнь скромной барышни, и совершенно бессмертный и знакомый всем, кто делал ремонт, образ маляра в рассказе «
Всего в заметке не перечислить, читайте и веселитесь сами на http://www.teffy.ru, но для меня самым любимым и пожизненно смешным остаются главы из «Сатириконской истории», которую Тэффи писала в соавторстве с Осипом Дымовым и А. Аверченко — и, несмотря на именитость соавторов, ее главы несомненно самые смешные:
Пирамиды суть здания пирамидальной формы, которые воздвигались фараонами для своего прославления. Фараоны были люди заботливые и не доверяли даже самым близким людям распоряжаться своим трупом по их усмотрению. И, едва выйдя из младенческого возраста, фараон уже присматривал себе укромное местечко и начинал строить пирамиду для своего будущего праха.
После смерти тело фараона с большими церемониями потрошили изнутри и набивали ароматами. Снаружи заключали его в раскрашенный футляр, все вместе ставили в саркофаг и помещали внутри пирамиды. От времени то небольшое количество фараона, которое заключалось между ароматами и футляром, высыхало и превращалось в твердую перепонку. Так непроизводительно тратили древние монархи народные деньги!
В воздании божеских почестей египтяне не были особенно разборчивы. Они обожествляли солнце, корову, Нил, птицу, собаку, луну, кошку, ветер, гиппопотама, землю, мышь, крокодила, змею и многих других домашних и диких зверей. Ввиду этой богомногочисленности самому осторожному и набожному египтянину ежеминутно приходилось совершать различные кощунства. То наступит кошке на хвост, то цыкнет на священную собаку, то съест в борще святую муху. Народ нервничал, вымирал и вырождался…
Интересно, что написано о Тэффи в советской литературной энциклопедии?
…социальные идеалы Т. были крайне неопределенны. Т. поверхностно критикует некоторые обывательские предрассудки и привычки, в сатирических сценках изображает жизнь петербургского «полусвета». Иногда в поле зрения автора попадают представители трудового народа, с к-рыми соприкасаются основные герои; это большей частью кухарки, горничные, маляры, представленные тупыми и бессмысленными существами. В эмиграции Т. написаны рассказы, рисующие дореволюционную Россию, все ту же мещанскую жизнь. Меланхолический заголовок «Так жили» объединяет эти рассказы, отражающие крушение надежд белоэмиграции на возвращение прошлого, полную бесперспективность неприглядной эмигрантской жизни. Т. показывает тупость и никчемность обывательского существования. Эти произведения — свидетельствуют о жестоком разочаровании писательницы-эмигрантки в людях, с к-рыми она связала свою судьбу.
Ну, а что они еще могли написать? Про Ленина и лошадей?
Последние годы
Вторая мировая война застала Тэффи в Париже, где она осталась из-за болезни. Она видела, как в город вошли немцы: «Ничего торжественного не было. Ехали вереницей солдаты. Но так как солдаты были враги, немцы, то и грохот казался особенно громко-гремучим грохотом». Она не сотрудничала ни в каких изданиях коллаборационистов, хотя голодала и бедствовала. Время от времени она соглашалась выступить с чтением своих произведений перед эмигрантской публикой, которой становилось все меньше.
В последние годы жизни Тэффи одиноко жила на тихой улочке Парижа рю Буассьер. Старшая дочь Валентина работала в Лондоне, младшая, Елена Владиславовна, драматическая актриса, жила в Варшаве.
«Все такая же остроумная, изящная, светская, она старалась изо всех сил сопротивляться болезням, изредка бывала на эмигрантских вечерах и вернисажах, поддерживала близкие отношения с И. Буниным, Б. Пантелеймоновым, Н. Евреиновым, ссорилась с Дон-Аминадо, принимала у себя А.Керенского. Она продолжала писать книгу воспоминаний о своих современниках (Д.Мережковском, З. Гиппиус, Ф. Сологубе и др.), печаталась в „Новом русском слове“ и „Русских новостях“, но чувствовала себя все хуже.
Тэффи собиралась писать о героях Л. Толстого и М. Сервантеса, обойденных вниманием критики, но этим замыслам уже не суждено было осуществиться. 30 сентября в Париже Тэффи отпраздновала именины. Через неделю Тэффи скончалась. За несколько часов до смерти она попросила принести ей зеркальце и пудру». (А. Седых «
Умерла Тэффи в Париже 6 октября 1952.